ДУХОВНОСТЬ В МЕХАНИЗМЕ ПРЕСТУПНОГО ПОВЕДЕНИЯ

Обращение к духовности как явлению, имеющему отношение к преступности, обусловлено в первую очередь той ролью, которую она выполняет в организации поведения, в том числе криминального. Духовность – компонент человека наряду с жизнью, здоровьем, психикой, интеллектом и т. д., это то, что отличает человека от остального животного мира. «Под человеком понимается  живое существо, отличающееся своей духовностью» (Ф.Энгельс). Духовность- фактор активный, в своем поведении человек руководствуется осознанием должного отношения к социальным ценностям (другому человеку, обществу, социальным нормам, самому себе и т.д.), то есть того, что образует сущность духовности. И это осознание выступает в качестве  движущей силы поведения. Сознание выступает как «непрерывно меняющаяся совокупность чувственных и умственных образов, непосредственно предстающих перед субъектом в его «внутреннем опыте» и предвосхищающих его практическую деятельность». Следовательно, духовность стоит в начале всякого преступления, чем и определяется ее место в механизме преступного поведения.

Между тем, отечественная криминология признает в качестве основы преступного поведения мотивационно – потребностный фактор; считается, что лицо совершает преступление под влиянием потребностей, интересов, чувств и т.п. Духовность в механизме преступного поведения не выделяется.

Проблема духовности представляет криминологический интерес и потому, что она, на наш взгляд, образует некоторую интегративную причину различных преступлений. Потребности, чувства и  интересы, выступающие в качестве мотивов преступлений, разнообразны и многоплановы, в связи с чем, использовать их в целях предупреждения преступлений практически невозможно и смысл их выделения в механизме преступного поведения утрачивается. Между тем, все они сводимы к некоторому общему знаменателю – духовности, который может быть реальным предметом профилактического воздействия.

Криминология разработала  систему социальных причин преступности и профилактики преступлений. Однако, без духовного сопровождения она в  практическом отношении мало что дает. Во–первых, общество не в состоянии вести предупредительную работу одновременно во всех: экономическом, политическом, правовом  и ином направлениях, а без комплексного подхода решить задачу противодействия преступности невозможно. Во–вторых, кардинальных перемен в экономике, политике, правовой и иных сферах навряд   ли кто допустит, а насильственный способ переустройства общества влечет новые волны преступности.  Поэтому осуществляемые социальные меры профилактики правонарушений – это те меры, которые лишь дозволяется провести не в ущерб сложившемуся социально – политическому устройству, и потому они носят скорее косметический характер, не затрагивают глубинных общественных процессов. Нельзя бороться с детской беспризорностью устройством облав и рассылкой  беглецов по домам, где их никто не ждет; точно так же бесполезно надеяться на то, чтобы отвлечь молодежь от криминальной жизни организацией спортивных и развлекательных программ; молодые люди  придут в спортивные  секции, но, не исключено,  чтобы в дальнейшем влиться в бандитские ряды, по крайней мере, стать носителем агрессии, а многие молодежные клубы культивируют наркоманию и разврат. Нельзя даже уповать только на повышение материального благосостояния населения, оно может стимулировать  исключительно потребительскую психологию, мало  чем отличающуюся от  криминальной. Жизнь показывает, что негативные социальные явления всегда будут существовать и порождать   преступность. Необходимо нечто, что позволило  бы контролировать и смягчать их действие. Этим нечто также является духовность, духовные мероприятия должны сопровождать все  социальные меры предупреждения преступности.

Обращение к духовности позволяет решить и важнейшую задачу объединения двух уровней причин преступности – социального и индивидуального. Современная криминологическая наука не способна интегрировать  их, свести к некоторому общему знаменателю, общей причине. Это невозможно сделать, поскольку речь идет о социальных явлениях и психологических, мотивационно — потребностных качествах человека; уровнях,  зависимых друг от друга, но не пересекающихся между собой при том содержании, которое в них вкладывается. Действительно, что  общего, например, между корыстью человека и низким уровнем экономического развития страны? Между негативными явлениями общественной психологии и насильственными либо половыми  преступлениями? Такие связи существуют, но мы их не видим, и потому социальные и индивидуальные  уровни причин преступности и систем противодействия им существуют как бы сами по себе, вне связи между собой. Духовность служит тем фактором, от которого берут начало и социальный, и индивидуальный уровни причин преступного поведения, связывая их между собой. Духовность это некоторый общий регулятор преступности, используя который можно влиять на социальные процессы и индивидуальное сознание.

Духовность делится на социальную и индивидуальную, личностную. Социальная духовность – господствующее в данном сообществе представление о должном отношении членов данного сообщества к социальным ценностям. Индивидуальная духовность – собственное представление конкретного лица о таком отношении. По своему содержанию социальная и индивидуальная духовность могут не совпадать, что служит основанием возникающих конфликтов между индивидом и обществом, которые могут приобрести криминальные формы. Доминирующей является духовность социальная, именно она служит средой, в которой формируется либо трансформируется духовность личности, социальная духовность влияет на  поведение опосредованно, через духовность индивида.

Криминологическая значимость духовности двоякая: она выступает в качестве объекта и в качестве средства профилактики. Деление связано с тем, что духовность подразделяется по содержанию на позитивную и негативную, в частности, криминальную. Негативная духовность является предметом профилактики, задача заключается в том, чтобы обратить её в позитивную и тем самым исключить возможность совершения преступления. Позитивная социальная духовность  используется для воздействия на негативную духовность личности  и трансформации её в духовность позитивную.

Ведущая роль духовности в механизме преступного поведения определяется, во – первых, тем, что она служит основой формирования мотива, предшествует ему, а во – вторых, управляет многими физиологическими процессами.

Соотношение духовной и мотивационной сфер личности достаточно давно исследовано психологами. Так, С. Л. Рубинштейн писал: «Мотив … осознанное побуждение для определенного действия, … но чтобы стать таковым, он сам должен сформироваться. Поэтому никак не приходится превращать его в некое абсолютное начало». В другом месте автор продолжает эту тему: «Природа человеческого поступка определяется  заключенным в нем отношением человека к окружающему его миру, которое выражается в его мотивах и целях». Отношение – это духовность, следовательно, «абсолютным началом» действия следует признавать духовность, которая формирует мотивы и цели и в них проявляется.

Духовность детерминирует физиологические процессы, что подтверждается и практикой, и научными наблюдениями. Известно, например, что в чрезвычайных обстоятельствах, связанных с поиском и спасением людей, спасатели МЧС работают без сна по 5 – 7 суток, вместо положенных 4 – 5 часов в сутки. Медицина считает, что многие болезни зависят от характера человека, определяемого его духовным состоянием. Например, причиной желудочных заболеваний чаще всего являются неудовлетворенные амбиции, а ревматизма и артроза – ропотливость больного. Или возьмем, к примеру, проблему лечения наркомании. Считалось, что основная трудность здесь – преодоление физиологической зависимости. Однако ученые установили, что главное – в индивидуальной духовности, в том отношении к социальным ценностям,  к себе и должной модели поведения, которое выработалось у  наркомана. В процессе  систематического потребления наркотиков у него формируется схема, модель поведения, которая впечатывается в мозг и определяет цели, желания и поступки. Не случайно, наиболее эффективное лечение от наркотической зависимости – в монастырях, там, где «лечат» в первую очередь духовность. Использование фактора духовности дает положительные результаты и в исправлении осужденных; не случайно руководители отдельных исправительных  учреждений предлагают ввести  в штат  священнослужителя.

Интересные результаты наблюдения получены Полынским А. В. Он изучил материалы Государственного научно – исследовательского центра практической медицины и сделал выводы относительно взаимосвязи смертности, рождаемости, преступности и суицида. Оказалось, что существуют  совпадающие пропорции в динамике увеличения смертности, сокращения рождаемости, увеличения преступности и повышения уровня суицида. Такое совпадение должно свидетельствовать о наличии некоторой общей причины, лежащей в основе  всех четырех явлений. Такая причина действительно имеется, она кроется, по мнению исследователя, в духовной атмосфере общества, которая создает «внутри организма отрицательный дисбаланс, а в результате плохое сокращение сердечной мышцы, рост давления, понижение иммунитета». Как следствие: повышенные смертность, суицид и преступность, сокращение потенции у мужчин и женщин. Таким образом доказывается зависимость поведенческого акта, в том числе, от духовности общества и человека.

В криминологии впервые обратил внимание на недостаточность потребностно–мотивационного объяснения механизма преступного поведения и необходимость выделения в нем духовности в качестве доминирующего фактора Л. В. Кондратюк. В недавно изданной монографии он делает вывод, что потребность «еще не побудительная сила человеческого действия». Доминирующим в поведении является сознание, которое «окончательно оформляет мотивацию как психо–духовный процесс» и «санкционирует «пуск» мотива в действие, что и делает человека ответственным за деяние».

Таким образом, имеются все основания для уточнения традиционной схемы механизма преступного поведения, включив в нее в качестве его основания социальную и личностную духовность. В новой трактовке этот механизм имеет следующий вид, где:
1. Социальная духовность – должное, принятое в данной социальной среде отношение человека к себе, своей деятельности, другому человеку, обществу, другим социальным ценностям, выраженное в социальных нормах, требованиях и традициях;
2. Духовность человека – собственное представление человека о содержании указанного отношения, определяющее его поведение;
3. Направленность – общая устойчивая ориентация личности в социальных ценностях, определяющая его активность и избирательность отношения;
4. Динамические тенденции – направленность, реализуемая в  психической, но еще не опредмеченной активности, выражающаяся в некотором  психическом состоянии, вызванном предвосхищением развития интересующих субъекта событий;
5. Тенденция долженствования – направленность на осуществление общественного долга, социальной обязанности;
6. Тенденция личностных влечений – направленность на удовлетворение, главным образом, личных потребностей.
Тенденции проявляются в мотивах (8), в качестве которых выступают потребности, интересы, идеалы и другие качества. Они же, взаимодействуя, формируют установку (7) как некоторую позицию личности, ее мобилизованность и готовность к определенной деятельности, направленной на осуществление целей и задач;
9. Мотивация – выбор и принятие решения на основе оценки различных поведенческих альтернатив; в ней принимают участие мотивы,   тенденции и установка;
10. Акт поведения – способ получения необходимого результата, а также форма реализации духовности личности, оказывающая влияние на состояние духовной социальной среды и через нее на духовность самой личности.

Духовный фактор «работает» не только в механизме преступного поведения; он действует  также в системе причин преступности, входит в число оснований криминализации и пенализации деяний,  присутствует при назначении наказания и решении других вопросов уголовной ответственности, занимает доминирующее место в системе противодействия преступности. Все эти направления нуждаются в самостоятельной разработке. Отметим лишь некоторые  меры духовной профилактики преступности, относящиеся к праву.
Во-первых, необходимо формирование единой социальной духовности, которая на сегодня отсутствует. Она  включает ряд компонентов: мировоззрение, религию, науку, культуру, искусство, философию, СМИ и другие, в том числе право. Это все те компоненты, которые должны быть использованы для совершенствования духовной среды обитания. Исключительная роль принадлежит праву. Дело в том, что по большому счету социальная духовность – предмет морали, а не права. Однако особенность нынешней ситуации с моралью такова, что питающие мораль религия и традиции пока не способны взять на себя эту функцию в полной мере. Поэтому задача формирования духовности должна быть в значительной мере возложена на право. Других средств у нас просто нет. Используя правовой рычаг, можно влиять и на мировоззрение, и на культуру, и на работу СМИ, и на систему воспитания. Нашим законодателям понадобилось более десяти лет, чтобы осознать негативное влияние СМИ на состояние духовности и только сейчас они всерьез задумались над  законом о СМИ. Насилие, секс, в том числе так называемый нетрадиционный, вседозволенность, культивирование потребительского образа жизни, успех любой ценой  и т.п. качества не вписываются в традиции русского народа, они так или иначе будут вытеснены, но этот процесс необходимо ускорить.
В частности, уголовное право  должно предметнее регламентировать вопросы справедливости. Необходимо, например, пересмотреть неопределенную и, по мнению автора, глубоко ошибочную формулировку одной из целей наказания – обеспечение социальной справедливости. Цель у наказания одна – возмездие, можно говорить лишь о справедливом возмездии; что касается исправления и предупреждения преступлений – то сейчас уже ясно, что они могут выступать только в качестве факультативных задач. Кроме того, уголовный закон должен исключить возможности произвола для суда, позволяющего принимать такую абсурдную меру воздействия, как девять лет лишения свободы условно; подобные решения показывают, что выносящие их суды действуют по заказу, но основываясь на законе.
Во-вторых, органы власти, в первую очередь, законодательные, должны понять значение духовности и роль закона в ее формировании. Основы духовности должны быть заложены в Главном законе страны – Конституции РФ. Нынешняя Конституция, провозгласив в ст. 13 идеологический и мировоззренческий плюрализм, полностью вывела государство и общество из духовного поля; народ оказался в неведении относительно целей государства, духовность отдана разнообразным партиям, сектам, криминалу, колдунам, астрологам и другим силам зла. Не удивительно, что в этих условиях активизировался процесс криминализации общественного сознания.
Духовность предполагает иерархию социальных ценностей, устанавливает, что должно защищаться обществом в первую очередь. Конституция вроде бы провозгласила человека главной ценностью (ст.2). Однако она ничего не говорит о соотношении этой ценности с другими. В результате  безопасность человека оказывается подчиненной другим интересам,  о чем говорят дела в отношении Никитина и Пасько, которые пострадали фактически за то, что защищали экологическую безопасность граждан, нарушив сомнительную военную тайну.
В-третьих, поскольку проблема формирования в России единого духовного поля значительно усложнена многонациональностью населения и многоконфессиональностью религиозной жизни, необходим тесный контакт между всеми конфессиями в целях выработки и реализации единых критериев духовной жизни; регулирование отношений между ними также должно быть предметом права.
В-четвертых, требуется сглаживание правовыми средствами существующих заметных различий между тем, кто имеет капитал и тем, кто его не имеет, но создает. Только в этом случае можно говорить о выполнении одной из главных заповедей Божьих: возлюби ближнего твоего как самого себя. Речь идет о том, чтобы поднять стоимость рабочей силы. В настоящее время  доля зарплаты в стоимости производимого продукта составляет в России 30%, в то время как в США – 70%.
В-пятых, необходимо разработать и внедрить систему основных духовных ценностей во всех учебных и воспитательных учреждениях, начиная с детского сада и кончая вузами и армией.
В заключение хотелось бы коснуться значения духовности в решении основного криминологического вопроса: перспектив борьбы с преступностью. Отечественная криминология в советское время оптимистически смотрела на эту проблему, а теперь перешла на пессимистические ноты, полагая вслед за западом, что преступность – вечное зло, сопровождающее человечество. В основе духовности лежит идея  борьбы добра со злом, но добро всегда побеждает. Значит, концепция исключения преступности из истории человечества не лишена оснований.

---

 ПРАВО ЧЕЛОВЕКА НА УПРАВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВОМ

В число проблем, нуждающихся в специальном анализе, следует особо выделить остающуюся в тени научных дискуссий проблему права человека на управление своей страной. Право на управление государством — это право на государственное обеспечение безопасности человека, оно носит интегрирующий и гарантирующий характер, все жизненные блага человек добывает только в государстве, и потому он должен иметь возможность строить государство в соответствии со своими интересами. Рассмотрим право на управление государством применительно к русскому человеку. Сразу оговорюсь, что понятие русский человек — обобщающее, оно охватывает всех людей, проживающих на территориях РФ, на отнесенные в национальные субъекты Федерации — республики. Это исторически сложившаяся национальная территория, выделенная по духовному содержанию, типичному для русского народа.

Право на управление государством закреплено в статье 21 Всеобщей декларации. В соответствии с нею «каждый человек имеет право принимать участие в управлении своей страной…» Это право в соответствии с той же статьей осуществляется либо «непосредственно», либо «через посредство свободно избранных представителей».

Статья 32 Конституции РФ воспроизводит эту норму почти в полном объеме: граждане Российской Федерации имеют право участвовать в управлении делами государства как непосредственно, так и через своих представителей». То, что образует, «почти» имеет принципиальное значение: в статье не указано право гражданина на управление именно «своим» государством. Не указано, поскольку «свое» государство имеется не у всех граждан России, у всех — Российская Федерация, но у некоторых, а именно у граждан национальных республик, входящих в состав РФ, есть еще и «свое», национальное государство; русский народ такого «своего» государства не имеет.

Международное право достаточно отчетливо акцентирует внимание на таком признаке отдельных прав, как «свой». В частности, статья 1 Декларации принципов международного культурного сотрудничества (Резолюция Генеральной Конференции ЮНЕСКО от 04.Х1.1966 г.) говорит о развитии «собственной культуры», причем эта функция признается не только правом, но и «долгом каждого народа».

В Декларации о расе и расовых предрассудках (принята Генеральной Конференцией ЮНЕСКО 27.Х1.1978 г.) говорится о праве «всех групп людей на культурную самобытность и развитие своей собственной культурной жизни в национальных и международных рамках». Декларация о праве на развитие от 04.ХII.1986 г. свидетельствует о праве человека «на полный суверенитет над всеми своими природными богатствами и ресурсами».

Подобные положения можно продолжить. Выделяя право на «свое», международное сообщество, надо полагать, исходит из того, что есть общечеловеческие   права, то есть права, присущие каждому человеку (на жизнь, достоинство, работу, образование и т.п.), и права, образующие исключительную принадлежность отдельного человека (народа, нации), вытекающие из его истоков: право на свой язык, свою культуру, свое вероисповедание, свои природные ресурсы и т.д. В этом же ряду стоит и право на свое государство. Государство для человека «свое» не потому только, что можно принимать участие в его управлении (это право всякого человека, приобретшего гражданство, например, в результате приема в гражданство), а в первую очередь потому, что оно создавалось этим человеком (его народом, нацией), и в его создании проявилась воля этого человека. Иные лица, становящиеся гражданами, принимают уже сложившуюся государственность (живут, пользуясь теми правами и выполняя те обязанности, которые установлены законами данного государства.

В решении проблемы русской государственности мы находимся перед дилеммой. Дилемма возникает в связи с тем, что официального признания русских как титульной нации не существует. Отсюда следует: либо Русское государство – это Россия и тогда у нас не федерация, а унитаризм в скрытной форме, либо Россия это все-таки Федерация и тогда следует вывод, что русского государства ни в открытой, ни в скрытной форме нет.

Закрывать глаза на сложившуюся ситуацию нельзя, равно как недопустимы опасения в обвинении в ложно понятом национализме. Наметившиеся тенденции усиления суверенитета национальных субъектов Федерации рано или поздно поставят на повестку дня вопрос: а как быть с фактическим существующим, но юридически не закрепленным русским национальным субъектом? Возьмем, к примеру, проблему гражданства. В Российской газете за 16.02.1999 г. появилось сообщение о правительственном проекте введения вкладышей в паспорт, в котором будет говориться о гражданстве людей относительно той или иной республики — субъекта Федерации. Заметим: речь идет о республиках, а не о всех субъектах Федерации. Гражданином какого государства будет признаваться житель, предположим, Рязани?

Подобные проблемы будут все более актуализироваться в связи с устремлением национальных субъектов и большей самостоятельности.

Конституция РФ (ст. 65) установила логически противоречивый смешанный тип государственно-территориального устройства. Часть территории занимают республики, то есть самостоятельные государственные образования, выделенные по национальному признаку (республики Адыгея, Башкортостан, Бурятия и т.д.), но республики с доминирующим русским населением среди них нет; другая, большая часть территории, где объективно должно располагаться  русское государство, оказалась разделенной по административному принципу на области, округа и  края. Русь оказалась раздробленной, как в старину, на отдельные княжества.

Избранная форма федерального строительства превратила Россию в еще более тяжелое, чем в СССР, хозяйство: вместо 15 республик появились 89 субъектов (считай тех же республик), которые едва-едва поддаются централизованному управлению. Сейчас уже очевидно, что пробуксовка экономических реформ в значи­тельной мере обусловлена ослаблением государственного контроля за регионами; рассогласованность действий центра и периферии, в том числе на законодательном  и исполнительном уровнях, тоже не нуждается в комментариях. Представители  Президента на местах не способны преодолевать сопротивление местных органов  власти и проводить единую государственную волю.

Противоречивыми являются и отношения между главами РФ и национальных республик. Все они – президенты, а по определению всякий президент — глава государства, главнее его по логике никого не может быть.

Конституция провозгласила равенство субъектов Федерации (статья 5). Но юридически этого равенства нет: если республика имеет во главе своего президента, конституцию и все необходимые атрибуты государственности, то иные административные образования ничего этого не имеют, они напрямую замыкаются не на отечественное, как в национальных республиках, а на федеральное руководство. Неравноправно и экономическое положение субъектов Федерации: налогов в казну республики платят гораздо меньше, чем края и области.

Отсутствие русского государства лишает Россию стабилизирующего фактора, отсюда сепаратизм отдельных республик, стремление административных единиц к созданию республик, произвол в центре и на местах.

Отсутствие своей государственности лишает русский народ единого духовного поля, затрудняет его единое духовное окормление, способствует распространению разнообразных сект ^[1]; он лишается и единого правового поля, ибо административныеединицы, как субъекты Федерации, имеют в качестве общего только федеральное законодательство, остальное у каждого свое; русские лишены возможностисовместно управлять своей территорией, сообща защищать своих соплеменников внутри страны и за рубежом.

Русский народ — один из самых многочисленных пока в мире, не представлен в международных организациях. Представительство в ООН имеют, например, украинский и белорусский народы, а русский представлен вкупе с другими, населяющими Россию.

Отсутствие отечественного государства ослабляет защищенность исконно русских границ и территорий от иностранной экспансии. Примером тому являются притязания Японии на Курильские острова и еще более опасная секретная  программа «Мирное заселение России», разработанная китайским правительством.^[2] Идет, по сути, массовая оккупация китайцами Сибири и Дальнего Востока. В результате проведенной на основании российско-китайского соглашения 1991 г.  демаркации границ к Китаю отошел ряд островов на реках Амуре, Аргуни и Уссури. Все это стало результатом не только и не столько экономической и военной слабости России, но и в какой-то мере недооценки Российским центром проблем и положения русского населения Дальневосточного региона, оставленного по сути один на один с территориальными притязаниями восточного соседа ^[3]. Аналогичная проблема возникла и на границе Ставрополья с Чечней.

Отсутствие Русского государства создает ложное впечатление о главенствующем положении русского народа в России. Так, отдельные авторы, возражающие против создания Русской республики, доходят до утверждения, что Российская Федерация «является формой самоопределения русской нации», границами территориального самоопределения которой «выступает вся территория России», и что «она является титульной» только на том основании, что она дала «имя» Российской Федерации ^[4]. Подобные утверждения ведут к тому, что другие национальности видят себя лишь придатком русского народа, саркастически именуемого «старшим братом». Все свои беды они приписывают русскому народу, который-де закабаляет и притесняет их. Не отсюда ли принимающий массовый характер исход русского народа из республик не только бывшего СССР, но и нынешней РФ. Сдругой стороны, всякое проявление русского самосознания, стремление как-то обозначить свою государственность сразу же вызывает у нерусской общественности реакцию с обвинением в «великодержавном шовинизме», хотя какая может быть великодержавность при отсутствии державы.

Провозглашенная Президентом программа развития федерализма категорически закрывает русский вопрос в России. Считая необходимым «возрождение русской нации», понимая, что «сохранение и укрепление федеративного государства напрямую зависит от национального самочувствия русских», что «в России русские составляют абсолютное большинство населения», Президентская программа тем не менее не допускает «создания Русского государства» или «Русской республики» в составе Российской Федерации» ^[5]. Выходит, проблема государственности только в том, чтобы сохранить язык и национальную самобытность, а не в том также и в первую очередь, чтобы через него управлять делами общества. Впрочем, русским обещается «национальный паритет с другими национальностями на территории всех субъектов Федерации», например, где-нибудь в Архангельской или Белгородской областях, паритет и не более того. Татарстан для татар, например, это не просто паритет, но свое отечество, свое правительство, свой президент, своя религия, свой социальный контроль. Как это вяжется с предыдущимутверждением о необходимости «федерализации отношений между Центром и регионами», которым «гарантировано самостоятельное развитие»?^[6] Видимо, мы имеем дело либо с нетрадиционным пониманием федерализма, и тогда нужно это понятие менять, либо попыткой скрыть за завесом федерализма в действительности федеральное устройство России.

Российское государство можно признать федерацией только с определенной долей лукавства, призванного скрыть ущербность созданного государственного образования, причем лукавства, обеспеченного научным прикрытием. В соответствии с международной теорией федерализма «федерация — это государство, являющееся объединением двух или более суверенных государств. Создавая федерацию, ее члены воздвигают над собой верховную власть и в то же время вовсе не утрачивают ни своей суверенности, ни своей государственности»^[7]. Словарь русскогоязыка (составитель С.И. Ожегов) определяет федерацию как «государство, состоящее из объединившихся в единое государственное целое отдельных самостоятельных государств»^[8]. Юридический энциклопедический словарь, изданный в 1984г., и переизданный в 1987 г., также настаивает на том, что субъекты федерации — это государственные образования, обладающие юридически определенной
политической самостоятельностью^[9]. Но научная юриспруденция современной России, видимо, тоже пошла в услужение рынку, став апологетом не истины, а потребности. Юридическая энциклопедия 1997 г. под редакцией Л.В. и М.Ю. Тихомировых, определяя понятие федерации, ни слова не говорит о статусе ее субъектов, а применительно к субъектам РФ считает, что они «равны в правовом отношении». Признавать равенство Конституции, которая имеется в национальных субъектах РФ, и устава, определяющего лицо иных субъектов, значит не видеть разницы между законом и подзаконным актом, каковым, по сути, является устав; не придавать значения государственной атрибутике, которыми обладают только национальные субъекты, высшим органам государственной власти, которые есть в этих субъектах, но которых нет в административно-территориальных единицах, способности национальных субъектов быть субъектами международно-правовых отношений (хотя и ограниченных) и отсутствию такой возможности у тех, кто располагает лишь «уставом».

Таким образом, россияне оказались перед двойной дилеммой:
1. Либо субъекты федерации — это не обязательно государственные образования, либо Россия – это не федерация, а некий особый симбиоз территорий и народов;
2. Либо Россия – это Русь, в которую вошли, как попутчики, национальные республики, либо всетаки она суть федерация равноправных государств, среди которых одно государство – Русь не получила своего представительства и оказалась разделенной.

Истина одна: федерация – союз государств, а нынешняя Россия – не федерация, но смешанная форма государственного устройства, необоснованно лишающая большую часть народонаселения своей отечественной государственности, препятствующее стабилизации России и выходу ее из кризисного состояния. В интересах всей Российской Федерации – выделить в ее составе полноправную республику Русь, которая понесет свою часть бремени решения исторически ответственных задач.

Действующее законодательство РФ не дает легитимного способа решения вопроса государственного строительства, в том числе создания Русской республики в составе России. Деятельность так называемой «оппозиции», которая существует по этому и другим вопросам государственного устройства, к сожалению, никак не урегулирована. Правовой формы реагирования населения на антинациональные действия государственных правительственных органов нет. Существует опасность, что объявленная очередная кампания (после «успешной» кампании борьбы с бандитизмом и терроризмом) противодействия политическому экстремизму  будет направлена именно на подавление всякого проявления русского самосознания.

Поэтому необходимо начинать с правовых решений, организованно потребовав от депутатов Государственной Думы разработки правового механизма изменения структуры российской государственной системы, который позволил бы законными способами создать Русскую Республику.

Выделение в составе РФ Русского государства ни в коей мере не может рассматриваться как проявление «великодержавного шовинизма», напротив, оно исключает существующие домыслы об экспансии русских; государственное обособ­ление свидетельствует лишь о том, что народ хочет жить в своем государстве. Стремление к национальному самоопределению не частный случай для России, а  выраженное движение мирового масштаба, о чем свидетельствуют активные процессы создания самостоятельных национальных государств по окончании Второй мировой войны и после распада СССР, современные события на территории бывшей Югославии, сепаратизм отдельных штатов в США и Канаде, движение курдов за независимость и т.д.

Создание Руси никак нельзя счесть и за проявление фундаментального национализма русских. Духовность русских, православная по своей сути и статусу, интернациональна; рядом с русским всегда жили и живут многие национальности, и в отношении их всегда соблюдались права и свободы, провозглашенные Декларацией. Православие строго руководствуется апостольскими правилами: «…нет различия между Иудеем и Еллином», имея в виду, что христианство не знает национальных границ; «…если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напои его» (Рим. 12.20), полагающим, что у христианина нет личных врагов.

Но православие знает и другое требование: «не будь побежден злом» (Рим. 12.21). Потому нельзя упрекать русских, если они захотят соединиться в единое государство с тем, чтоб противодействовать злу.

---

^[1]Защиту русской духовности трудно искать у многонациональных высших органов государственной власти РФ, их духовность общая, а следовательно, по устоявшемуся советскому менталитету ничья и потому может заполняться любой идеологией. Примером тому можноназвать скандальный случай размещения в свое время в здании Государственной Думы рериховского «Знамени мира», по поводу которого богослов А. Кураев заметил: «Вряд ли столь же спокойно можно было бы поместить в Государственной Думе России православную икону» (Диакон Кураев А. Оккультизм в православии. М: Фонд «Благовест, –.С. 319).
^[2]Русаков Р. Дыхание драконов. М.: Москвитянин, 1995. С. 114.
^[3]Там же. С. 109.
^[4]Эбзеев Б.С., Карапетян Л.М. Российский федерализм: равноправие и асимметрия конституционного статуса субъектов//Государство и право. 1995. № 3. С. 7.
^[5]Ельцин Б.Н. Россия: человек, семья, общество, государство. Программа действий. М., 1996. С. 105.
^[6]Там же. С. 98
^[7]Пустогаров В.В. Члены Федерации как субъекты международного права// Советское государство и право. 1992. №1. С. 44.
^[8]Словарь русского языка/Сост. С.И. Ожегов. М., 1953. С. 786.
^[9]Юридический энциклопедический словарь. М., 1984. С. 394.

---

НРАВСТВЕННО-ПРАВОВОЙ ИМПЕРАТИВ РАЗВИТИЯ ЦИВИЛИЗАЦИИ

1. Идея нравственного императива главная, на мой взгляд, проблема, которой посвятил свою жизнь Н.Н. Моисеев. Тезис о том, что нравствен­ность это начало цивилизации и основной путь, по которому должно идти общество, требует специальных, обстоятельных исследований. В рамках нашего обсуждения можно говорить, по-видимому, лишь о некоторых подходах, объясняющих и подтверждающих этот тезис.

Постановка и разработка проблемы нравственного императива имеет принципиальное значение для понимания судьбы цивилизации в глобаль­ном и российском масштабах. Эту значимость академик Н.Н. Моисеев достаточно убедительно обосновывает в своих трудах. Я хотел бы скон­центрировать внимание на некоторых наиболее актуальных положениях.

Во-первых, проблема нравственности это проблема человека, глав­ной движущей силы развития цивилизации. Согласно Конституции РФ (ст. 2) «человек, его права и свободы являются высшей ценностью» в на­шем государстве. Однако реальное положение человека и гражданина в нашей стране, как известно, далеко отстоит от провозглашенной Консти­туцией декларации. Настолько далеко, что проблема обеспечения безо­пасности человека была признана на государственном уровне: первый и второй президенты России заявили о ней принятием и последующим уточнением Концепции национальной безопасности (1997 и 2000 гг.).

В науке проблема человека тоже чаще всего служит лишь поводом для участия в разговорах на иные темы. Начинают с человека, а обсуждают то, что его окружает: экономику, политику, экологию, информационные и выборные технологии и прочее; это «прочее» подавляет человека: либо оставляет интересы его безопасности в стороне, либо, что еще хуже, эти интересы приносятся в жертву экономике, политике, экологии.

Все эти темы, конечно, важны, но сами по себе, отталкиваясь не от че­ловека, а от других ценностей, они могут погубить человека, если ценности фетишизируются. Эту мысль, применительно к экономике, Н.Н. Моисеев сформулировал в заключении одной из своих книг: «Цивилизация может сохранить себя…только тогда, когда экономика перестанет быть демиургом современного общества, когда она обретет то место, которое уготовано ей Природой, — поддерживать существование человечества, а не определять его историю, когда восхождение к Разуму сделается дейст­вительно главной целью нашего биологического вида»^[1].

Во-вторых, нравственность не только формируется, но и сама воздей­ствует на личность. Человек, придя в мир, оказывается в готовой системе нравственных ценностей, в сложившемся понимании добра и зла. Он поддерживает нравственные представления принявшей его социальной группы, формируя, таким образом, традиции, передаваемые из поколения в поколение.  Отсюда возникает необходимость не только заботиться о формировании нравственности, «нужной» для подлинной цивилизации, но и устранять нецивилизованные взгляды и нормы поведения, включать человека в систему позитивных норм и стимулов. Государство не может стоять в стороне от процессов формирования нравственности, в частности, недопустимо не реагировать на опасные действия религиозных и псевдорелигиозных организаций, губящих не только душу, но и тело людей^[2].

В связи с этим представляется крайне сомнительным и даже опасным конституционное положение об идеологическом плюрализме, в соответствии с которым в России признается идеологическое многообразие. «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной», — так гласит статья 13 Конституции РФ. В действи­тельности никакое государство не может существовать без идеологии как господствующей системы общественных идей и взглядов, направленных на утверждение существующих общественных отношений. Если такой идеологии нет, установленный порядок отношений признается временным, неустойчивым, способным измениться. А заявление, что государству никакая идеология не нужна, — это тоже идеология, идеология беспринципности, создающая широкое поле для действия различных экстремистских сил, способных развалить общественные устои.

В третьих, нравственность — категория не только общественная, но и индивидуальная. Действующие в обществе разрешения и запреты формализуются в виде эталонов и норм поведения и, будучи воспринятыми членом соответствующей социальной группы, превращаются в мотив поведения, определяя те или иные поступки.

Источниками формирования нравственности служат обычаи, традиции, идеология, общественная психология и сознание, религия и право. И современной России из всех источников сохранились только два: религия и право. Прежняя, коммунистическая идеология распалась. Обычаи, традиции, общественная психология и сознание в той части, в которой они зависели от партийной идеологии, также прекратили свое существование, сохранились лишь те из них, которые имели докоммунистическое либо внекоммунистическое, т.е. преимущественно религиозное, происхождение.

Таким образом, общество располагает только религиозными и правовыми средствами формирования социальных норм, а значит, и нравственности. На путях использования этих социальных институтов придется строить нравственный императив и создавать цивилизованную Россию.

Труды академика Н.Н. Моисеева несомненно сыграют в этом деле  определенную методологическую роль.
Академик Н.Н. Моисеев, человек, своей теорией «ядерной зимы» остановивший мир от сползания к очередной войне, не мог не чувствовать личной ответственности за дальнейшую судьбу человечества. Обеспокоенность будущим цивилизации проявилась в поиске болевых точек современного общества, путей их устранения либо смягчения. Такие точки, определяющие цивилизационный разлом, обнаружены им в двух сферах общественной жизни — экологии и нравственности. Сложившаяся в них критическая ситуация привела к выводу о необходимости ужесточить действующие здесь нормы, довести их до уровня императивных требований, нарушение которых грозит гибелью всей цивилизации.
Не умаляя значимости экологического направления развития цивилизации, следует, тем не менее, признать, что оно является составной частью более общей нравственно-правовой ее стороны. Во-первых, экологические проблемы общества — это проблемы главным образом нормативные, что позволяет соотносить их с нравственностью и правом. Отношение человека к окружающей природной среде может, должно и фактически регулируется социальными, а именно, морально-нравственными и правовыми нормами. Не случайно Н.Н. Моисеев говорит не просто об экологии, но об экологическом императиве, имея в виду высший предел нормативных требований, предъявляемых к человеку.
Во-вторых, экологические проблемы не могут быть решены сами по себе, без предварительного либо одновременного разрешения существующих в обществе нравственно-правовых противоречий. Не существует экологических отношений самих по себе, без отношения к человеку. Экологические нормативы будут соблюдаться только, если за ними будут видеть человека, если тот, к кому они обращены, озабочен безопасностью других людей, воспитан в духе высокой нравственности либо, по крайней мере, обладает соответствующим правовым сознанием. В противном случае всякие разговоры и мероприятия в области охраны окружающей природной среды окажутся напрасными хлопотами и пустой тратой денежных средств.
Можно сослаться также на логику выводов самого академика Моисеева. Вначале им была выдвинута идея экологического императива, и только затем, как результат более глубокого осмысления реалий, появилась теория нравственного императива.

Нравственно-правовое направление развития цивилизации как более общее по сравнению с экологическим требует приоритетного внимания в соответствии с известным классическим подходом: прежде чем решать частные вопросы, необходимо решить общие. Этот тезис вовсе не исключает, а предполагает параллельное исследование и экологической проблематики, но в связи с нравственно-правовыми требованиями.

2.Исследуя проблему нравственного императива в трудах Н.Н. Моисеева, в первую очередь задаешься вопросом: был ли выход на нравственный императив как приоритетный (либо, в трактовке ученого, исключительный) путь развития цивилизации случайностью, или логика строгого математика с неизбежностью вела его к этому выводу? Верным представлялся второй ответ. Анализ сущности цивилизации как социального феномена закономерно ведет к заключению о нравственности как главном составляющем и определяющем развитие цивилизации факторе.

Обсуждая пути развития цивилизации, необходимо исходить из существующих определений этого понятия. В дефинициях закладываются сущностные признаки определяемого явления, которое должно развиваться именно в этих признаках.
Определениями необходимо руководствоваться и при решении вопроса о  применимости к цивилизации категории нравственности.
Согласно В. Далю, цивилизация — это общежитие, гражданственность, знание прав и свобод человека и гражданина^[3]. В соответствии с этим высокоцивилизованным можно признать общество, уступающее другим странам в научно-техническом, материально-бытовом и другом подобном отношении, но создающее максимально возможные условия для безопасности человека, его интеллектуального и духовного развития.

Таким образом, перспективы развития цивилизации должны обсуждаться преимущественно в направлении развития нравственно-правовой составляющей. Н.Н. Моисеев, разрабатывая теорию нравственного императива, основное внимание уделил значению нравственности в развитии цивилизации и меньшее — содержанию категории «императив». Понятие императива очерчено им лишь в общих чертах.

В отношении экологического императива сказано, что он заключается «в установлении жестких рамок… развития, … деятельности» человека в целях «их согласования c развитием остальной биосферы»^[4]. Нравственный императив рассматривается как ограничение поведения новыми нравственными нормами,  «утверждение совокупности принципов новой нравственности: то, что бы допустимо в прошлом, уже недопустимо сегодня»^[5].

Экологический императив включает «совокупность тех ограничений в активной деятельности людей, нарушение которых уже в ближайшее десятилетие может обернуться для человечества самыми катастрофическими последствиями»^[6]. Новые нравственные требования автор отождествляет по значимости с заповедью «Не убий!»^[7].

Как видим, под императивом автор понимает жесткие нормы – требования, направленные на предупреждение исключительно опасных для общества и цивилизации последствий, что согласуется с общим понятием императива как категоричного, обязательного для исполнения повеления, обеспечиваемого силой принуждения.

Нравственные нормы, отвечающие признакам императивности, могут быть только двух видов: религиозные либо правовые. Лишь в этих двух сферах общественного сознания ставятся нормативные пределы поведе­ния, выход за которые грозит значительными опасными последствиями. В  религии, в частности христианской, подобные нарушения именуются гре­хом, в праве — правонарушением (преступлением).

Таким образом, нравственный императив, выдвинутый на первый план академиком Моисеевым, приводит нас, по сути, к задаче активного внедрения в общественную жизнь норм религии и совершенствования системы правового регулирования общественных отношений, хотя непосредственно Н.Н. Моисеев, не будучи специалистом ни в богословии, ни в юриспруденции, решения этих задач не предлагает. В трудах Н.Н. Моисеева нет прямых обращений к вопросам права, но в связи с нравственностью затрагивается религиозная проблематика, что дает основания для оценки его отношения к религии, в частности — к христианству.

Беспристрастный  с религиозной точки зрения анализ трудов Н.Н. Моисеева дает основание считать его человеком верующим, они вполне могут быть положены на алтарь христианско-православной веры.

Хотя доказательство такого вывода не прямое, а скорее косвенное, оно подпадает под формулу, предложенную Иисусом Христом своим ученикам — апостолам: кто не против вас, тот с вами. Академик Н.Н. Моисеев – не против.

В его трудах можно встретить положения, противоречащие богословию^[8], однако они демонстрируют лишь поверхностный слой религиозного отношения, и их можно было бы не принимать всерьез, поскольку они не исключают предрасположенности к вере в более глубоких слоях сознания. Более обстоятельного рассмотрения заслуживает то обстоятельство, что Н.Н. Моисеев на мировоззренческом уровне обнаруживает свое несогласие с  основными постулатами христианского богословия. Основной из них — отношение к происхождению человека. Христианская мысль настаивает на том, что мир сотворен Богом из ничего и что восхождение мира по ступеням совершенства невозможно без вмешательства свыше, со стороны творческого Слова, которое вносит в мир не только новые образы его бытия, но и энергии, нужные для их реализации^[9]. Это течение, именуемое креационизмом, противостоит дарвиновскому эволюционизму, обыденная суть которого сводится к тому, что человек произошел от обезьяны, а научная — означает изменчивость, наследственность и отбор. В соответствии с этой теорией живые существа ведут постоянно борьбу за существование, наиболее сильные приспосабливаются к изменяющимся  условиям и сами изменяются, выживают и дают потомство. Всякое новое не может возникнуть из ничего, оно всегда результат предшествующих состояний.

Если провести образное сравнение креационизма и эволюционизма по их отношению к вопросу о том, что появилось вначале: курица или яйцо, — то согласно креационизму вначале была создана курица, ставшая нести яйца и производить себе подобных, а по эволюционизму вначале появилось ку­риное яйцо как результат мутаций яйца динозавра, а затем из него произошла курица.

Фрагменты идей дарвиновского эволюционизма^[10] содержатся и в трудах Н.Н. Моисеева, причем способ осмысления проблемы возникновения человека напоминает философию позитивизма.

Им выдвигаются категорические утверждения типа: «Человек — порождение Природы, результат длительного ее развития»^[11]. В этом же направлении развиваются им теории самоорганизации систем и бифуркационных процессов, основанные на дарвиновской триаде и исключительной роли случайности в развитии природы, живых организмов и общества; эти процессы, по мнению Н. Н. Моисеева, носят «универсальный характер», являются источником роста разнообразия различных форм организации «материи»^[12].

Отстаивая рационалистическое объяснение эволюционных процессов, Н.Н. Моисеев предлагает близкие к позитивистским выводы: «…Изменения происходят, как это показывает наш опыт, за счет сил внутреннего взаимодействия. Никаких иных (внешних) сил (причин) мы не фиксируем (не наблюдаем). Значит,…коль скоро они не наблюдаемы, они не сущест- вуют»^[13]. В другой работе: «Мы можем говорить о реальном существовании лишь того, что является логическим следствием эмпирических обобще-ний»^[14].

Суть позитивизма: не существует ничего, что предполагается за пре­делами человеческих чувств. Это означает отказ от признания того, что существует нечто, не воспринимаемое имеющимся инструментарием. Основоположник позитивизма Огюст Конт считал, что научное знание, опыт единственно достоверное, все остальное следует отбросить. Если что-то не выводится из опыта, значит, этого не существует. Отсюда — прямая дорога к агностицизму, непознаваемости мира.

Н.Н. Моисеев — ученый основательный, и элементы позитивизма суть именно отдельные элементы, но не сам позитивизм в чистом виде. Вся жизнь его — поиск невидимого и неведомого, того, чего никто не ощущает и что он сам постигает только иррационально, через веру, что исключает отнесение его к лагерю позитивистов. Основной аргумент против Мои­сеева-позитивиста — его четко выраженное понимание ограниченности науки.

Н.Н. Моисеев понимает всю жестокость естественного отбора, связан- ного с уничтожением отстающих. Законы самоорганизации и сейчас свя­заны, по его мнению, «с ожесточенной борьбой за ресурсы, за место под Солнцем. С кровью и гибелью множества людей и даже целых цивилизаций»^[15]. При этом он ссылается на злополучную идею «золотого миллиарда», в соответствии с которой группа развитых стран будет жить в довольстве за счет остального мира.

Ученый ставит вопрос: существует ли альтернатива пути, основанному на естественном отборе? С категоричностью отвечать на него Н.Н. Мои­сеев не стал. Но для нас важно признание, выраженное в следующих сло­вах: «Все отчетливее вырисовывается невозможность, «абсолютная тупиковость» того естественного пути общественного развития, той «извили­стой тропы самоорганизации», которой шло человечество до сих пор (хо­тя и достигло удивительных успехов)»^[16]. В этом признании — все величие ученого, его научная смелость, позволившая перечеркнуть весь путь цивилизации как тупиковый.

Предлагаемое им направление поиска выхода из тупика имеет пара-доксальное звучание, мало согласующееся и с дарвинизмом, и с позити- визмом, да и с рационализмом тоже. «Я думаю, — пишет он, — что ключ, способный открыть дверь в будущее человечества, окажется синтезом разума и того иррационального начала, которое заложено в людях. От того, как Коллективный разум сможет опереться на это иррациональное начало, и зависит судьба человека как биологического вида»^[17]. И далее: «Духовные миры не возникают сами по себе, и они вовсе неслучайны»^[18].

Вот финальный результат духовно-экологических исканий большого ученого. Иррациональное суть не объясняемое разумом и не выводимое из опыта. Это, главным образом, религиозное чувство, которое изначаль­но заложено в каждом человеке ^[19]. Именно на него и на большую науку («Коллективный разум») возлагал надежду Н.Н. Моисеев в формировании новой цивилизации.

К сожалению, не каждый человек способен осознать, а тем более про­явить свою внутреннюю приобщенность к религии. Н.Н. Моисеев тоже не имел такой возможности, и сам отдавал себе отчет в этой «своей ущерб­ности», сетуя на то, что «не встретилось человека, который сумел бы… показать всю ту красоту, которая содержится в религиозном понимании мира»^[20]. Но это не умаляет религиозной значимости содеянного им: он принес свою науку на алтарь христианской веры.

Идеи Н.Н. Моисеева об иррациональных началах цивилизации пред­полагают основательное осмысление представителями всех отраслей зна­ний. Эта задача должна быть поставлена и перед юридической наукой. В частности, должен быть исследован вопрос о происхождении права: явля­ется ли право некоторым искусственным образованием, сформированным в процессе эволюции, или оно возникло изначально, с появлением чело­вечества? Вопрос важный для обоснования правового компонента циви­лизации. Если цивилизация, вернее ее основа, была сотворена, то, следо­вательно, и все ее составляющие компоненты, их первоосновы, в том числе нравственность и право, должны быть сотворенными. Не может та­кой ведущий элемент, как право, появиться в результате эволюции. Суще­ствовало своеобразное метаправо, включающее волю Творца, порядок сотворения права, запреты на вкушение плодов от древа познания добра и зла и санкции за нарушение данного запрета в виде изгнания первых лю­дей из рая со всеми тяжкими последствиями этого.

Утверждение, что появление права связано с образованием государст­ва и аппарата принуждения, что право всегда выражается в законе, а до этого момента права нет, существуют лишь моральные нормы поведения^[21], есть не что иное, как дань социально-правовому дарвинизму. Приводимая аргументация строится на подмене понятий: свойства права подменяются средствами реализации этих свойств. Так, когда говорится о государст­венном механизме функционирования права, имеется в виду свойство всеобщности и общеобязательности права; за утверждением об аппарате принуждения (суд, милиция, тюрьмы и т.п.) стоит принудительное свой­ство права, а законная форма права означает лишь изъявление воли об­щества.

Достаточно признать, что средства выражения права — параметр из­менчивый, не отражающий сущность права, как все становится на свои места и оказывается, что право — институт, вполне допускающий предгосударственный этап развития. Общеобязательность и принудительный характер права ни в какой мере не противоречат, в частности, первобыт­нообщинному строю. Здесь также существует необходимость соблюдения всеми членами сообщества правил, обеспечивающих безопасность и нор­мальное существование какого-то общинного коллектива (свойство обще-обязательности). Эти правила отражают волю всей общины. Закона как нормативного акта пока нет, но это не отменяет волеизъявления^[22].

Другой вопрос — о содержании права. Первобытнообщинное право было в основном естественным, хотя, видимо, не исключались и отдель­ные нормы, характерные для позитивного права (например, связанные с вооруженной защитой общины). Позитивное вырастало из естественного.

Формирование права (его первоосновы) требует по-новому отнестись к изучаемым источникам, включить в их число религиозные писания и богословские труды.

Коллективный разум, который должен быть, по выражению Н.Н. Мои­сеева, «запущен» с целью создания новой «парадигмы развития», необхо­димо еще только создавать, формировать, и эту задачу нельзя решить, не используя государственно-правовой механизм. Она должна быть интерпретирована как воля всего народа и получить оформление в виде юриди­ческих законов, либо юридически значимой концепции.

Развитие цивилизации невозможно представить без совершенствова­ния правового механизма регулирования общественных отношений.

---

^[1]Моисеев Н.Н. Судьба цивилизации. Путь разума. М.: МНЭПУ, 1998. С. 226.
^[2]См., например, тревожную статью на эту тему: Лопатин И. Почему Иегова выбрал их в «свидетели»?// Российская газета. 02.02.2001. С. 11.; а также: Люди погибели. Сатанизм в России: попытка анализа. М.:  Московское подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. 2000.
^[3]Даль В. Толковый словарь живого Великорусского языка. Т. 4. С-V. М: «Цитадель». 1998. С. 1259.
^[4]  Моисеев Н.Н. Восхождение к разуму. М.: «Издат», 1993. С. 120.
^[5]Там же. С. 122.
^[6]Там же. С. 120.

^[7]Там же. С. 122.
^[8] Экология, охрана природы и экологическая безопасность. Кн. I. М.: МНЭПУ, 1997. С. 8, 9.
^[9]Василенко Л.И. Краткий религиозно-философский словарь. М.: «Истина и жизнь», 1998.
^[10]Речь идет именно об .эволюционизме дарвиновского толка, поскольку термин «эволюция» имеет и иной, более общий универсальный смысл — это всякое относительно медленное, постепенное поступательное изменение, часто «интерпретируемое как направленное на достижение определенных целей, однако едва ли подвластное сознательному воздействию» (Даниленко В.И. Современный политологический словарь. М.: NОТА ВЕNЕ, 2000. С. 950).
^[11]Экология, охрана природы и экологическая безопасность. С. 6.
^[12]Моисеев Н.Н. Современный рационализм. М.: МГВП КОКС, 1995. С. 69-79.
^[13]Моисеев Н.Н. Современный рационализм. М.: МГВП КОКС, 1995. С. 68.
^[14]Экология, охрана природы и экологическая безопасность. С. 5.
^[15]Экология, охрана природы и экологическая безопасность. С. 15.
^[16] Там же.
^[17]Там же. С. 16.
^[18]Там же. С. 18.
^[19]Сам Н.Н. Моисеев выражает эту мысль еще рельефнее: «…Религиозное чувство, в какой бы форме оно ни было, заполняет определенные лакуны в духовном мире человека, которые не в состоянии заполнить никакие рациональные знания. Так уж создан человек,  таким он образовался в нашем мире» (Моисеев Н.Н. Судьба цивилизации. Путь разума. М. МНЭПУ, 1998. С. 17).
^[20]Экология, охрана природы и экологическая безопасность. С. 17.
^[21]Классовая теория права исходила из того, что «до разделения общества на классы су­ществовали нормы общественного поведения, однако, в отличие от права, …отсутствовал специальный, стоящий над обществом аппарат, призванный силой принуждать к исполне­нию этих норм» (Юридический энциклопедический словарь. М.:, 1984. С. 272).
^[22]Следует согласиться с Е.А. Лукашевой, которая, подчеркнув значение создания норм, регулирующих поведение людей, как способа «выживания и развития человеческого рода», указывает, что в первобытном обществе они выступают как «мононормы», «в которых еще не проступают четко ни признаки морали, ни признаки религии, ни правовые свойства». Однако автор обращает внимание на то, что родовые нормы содержали «жестокие предпи­сания», их нарушение влекло побои, увечья, а в особо тяжких случаях даже смерть или из­гнание из рода». (См.: Права человека как фактор стратегии устойчивого развития. М.: «Норма», 2000. С. 11, 15). Такие свойства «мононорм» скорее роднят их с правовыми нор­мами, поскольку налицо их всеобщность, обязательность и принудительность исполнения содержащихся в них предписаний.

---

Статья сборника «Христианств. Нравственность. Право.»
Материалы научной конференции посвященной
2000-летию Христианства 10 марта 2000 г.

ХРИСТИАНСКИЕ НАЧАЛА И ИХ РАЗВИТИЕ В РОССИЙСКОМ ПРАВЕ

Основной тезис сообщения заключается в том, что Российское право сформировалось в христианском правовом пространстве  и потому в своем развитии должно ориентироваться на христианскую нормативную модель поведения. При этом оно должно преодолевать отдельные противоречащие христианству западные либеральные правовые представления и учитывать всю сложность религиозного и конфессионального состава Российского общества.

Я осознаю, что эти выводы требуют обстоятельных исследований. В рамках доклада можно лишь обозначить некоторые аспекты поставленной проблемы развития Российского права в связи с учением христианства.

Вначале необходимо ответить на два  вопроса, оправдывающих постановку проблемы.

Первый вопрос касается уяснения смысла самого поиска в христианстве правового начала Российского права. Такой поиск начался: действует институт религии и права, выпускается одноименный журнал, издано учебного пособие «Судебное религоведение» (Тихомиров), написан ряд книг. Чем объяснить пробуждающийся правовой интерес к христианству?

Конечно, не только и не столько историческим юбилеем. Само по себе двухтысячелетие тоже о многом говорит; оно свидетельствует о жизненности, стойкости и социальной значимости вероучения. Но для Россиян обращение к христианству – как  религии большей части верующего населения — историческая и практическая необходимость.

Как известно, всякое общество – это саморазвивающаяся система, которая может существовать только при наличии определенной цели. Целеполагание направляет развитие, раскрывает движущие силы, объединяет общество, пробуждает активность людей.

В нынешнем, меняющемся  российском обществе нет такой цели, нет объединяющей и направляющей идеи, из-за чего оно уже более десяти лет топчется на месте, погрязнув в беспросветном кризисе: экономическом, политическом, духовном, криминальном  и ином. По уровню благосостояния мы находимся на задворках мирового сообщества, бедность охватила 50% населения, нас обворовывают в т.ч. и наши сограждане, ежегодно вывозя за границу до 20 мрд. долларов; процветает чиновничий, в т.ч. юридический беспредел, административное управление сращивается с предпринимательством и преступностью, снижается уровень образования, падает авторитет права, сила закона подменяется законом силы.

По моему  убеждению Россия не войдет в колею цивилизации и достойной жизни  до тех пор, пока в ней не будет создано более или менее единое, стабильное духовное пространство, на основе которого только и возможно объединение и возрождение общества.

Речь не идет о строительстве православного христианского государства. Исторический опыт показывает, что огосударствление религии несет вред и для государства и для религии. Гегель в своем труде «Философия права» писал: «Государство и церковь непосредственно сходятся или противостоят друг другу». Задача состоит в том, чтоб найти рациональные пути сближения церкви и государства, религии и права с тем, чтобы определить новые подходы в государственно-правовом строительстве, оздоровить общественные отношения, усовершенствовать систему права, гуманизировать правоприменительную деятельность, повысить эффективность противодействия преступности и иным проявлениям отклоняющегося поведения. Христианство содержит также богатые, но не реализуемые пока возможности формирования экологической этики.

Второй вопрос: как относиться к христианству?

Поиск в христианстве правовых начал требует прямого ответа на весьма щепетильный вопрос о реальности И.Христа и истинности его учения. Право имеет дело с реальностью. Если реальность учения и его основоположника не признавать, то всякие научные разговоры о христианстве следует рассматривать не более как заигрывание с некоторой социально-значимой силой для решения конъюнктурных  задач. Почти в каждом из нас  живет Фома – неверящий. Тот, будучи учеником И.Христа, не хотел верить наслово своим товарищам о воскрешении учителя. Видя эти сомнения, И.Христос предложил ему: «Подай перст твой сюда и посмотри руки мои; подай руку твою и вложи в ребра мои». Только тогда Фома поверил в бога живого. Но он, Фома неверящий, первым  из учеников признал и сказал: «Господь мой и Бог мой». Этот пример позволяет надеяться, что и мы, сомневающиеся, можем прозреть, как Фома, поверить в И.Христа и истинность его учения, опираясь на известные факты. Какие это факты? Во-первых, священное писание: Ветхий и Новый Заветы. Содержание и стиль этих источников не оставляет сомнений в подлинности изложенных в них исторических событий; во-вторых, реальность авторов четырех Евангелий, составлявших Новый завет: Матфея, Марка, Луки и Иоанна; в-третьих, подтверждаемое ими их ученичество у И.Христа; в-четвертых, наличие соответствующих светских исторических документов. Среди них бесспорный внебиблейский источник – «Анналы» римского философа Тацита, который родился в 56 г. после Р.Х. и потому мог общаться с поколением, видевшим И.Христа. Описывая гонения на христиан при императоре Нероне (54-68 г.г.) он упоминает имя И.Христа: «Виновник этого имени (христианство) Христос был подвергнут смертной казни при управлении Тиверия прокуратором Понтием Пилатом».^[1] Здесь история полностью сходится со священным Писанием, а значит подтверждает его.

Но главный фактор, привязывающий нас к христианству, делающий его реальностью, — внутренний, духовный —  это потребность человека в вере, в религии. Русский философ Алексей Федрович Лосев в своих трудах по мифологии,  раскрывая место религии в жизни россиянина, писал, что религия – это самоутверждение личности, самоутверждение принципиальное, в «последней основе», «в исконных бытийственных корнях», «в вечности»; она есть «спасение человека», «определенного рода жизнь».^[2] Отсюда массовость христианства и его реальность как нравственной общественной силы.

Таким образом, следует признать, что христианство – не просто объективная реальность, а истина жизни, имеющая корни в социальном бытии, что является предпосылкой для утверждения о существовании его связи со всеми социальными институтами, в т.ч. правом.

Имеющиеся научные исследования свидетельствуют о существовании такой связи в действительности.

Все ученые юристы, кто брался за перо, чтоб изложить свое видение поставленного вопроса, единодушны в признании связи христианства с правом, в т.ч. Российским,  причем такой связи, в которой роль активного начала принадлежит христианскому вероучению. Схема доказательства проста: Российское право формировалось под влиянием Европейских правовых  школ, а последние – в сфере христианства.

Древнеисторический анализ права позволяет сделать вывод о бесспорном влиянии христианства на Европейское право. По свидетельству представителей исторической школы права, развитие которой началось в XIX в., с появлением работ Берка и Савиньи, светское право Европы  создавалось на основе освященных христианской религией обычаев и традиций.

Дж. Берман – автор недавно вышедшей в Москве книги «Вера и закон: примирение права и религии» считает, что христианская религия в Европе в течение V-X в.в. была «единым целым с  политикой, экономикой и правом, которые и сами были едины»,^[3] а до XI-XII веков «право не было независимым сводом правил и концепций, закрепленных в письменных текстах … оно, скорее, входило составной частью в общее сознание и совесть различных народов Европы».^[4]

Первой правовой системой было каноническое право (первый свод канонов вышел в 1234 г.), которое, как известно, является прародителем современных европейских юридических школ, в семье которых формировалось и Российское право.

Христианский доминант прослеживается и в научном плане. Первоосновой юридической науки было богословие. Только в XVII в. от богословия отделились философия, юриспруденция и политические науки, которые, в свою очередь, размежевались между собой лишь в XIX-XX в.в.

Несомненна и содержательная связь христианства с правом. Право, как известно, выражает общественное сознание и нравственность. Следовательно, на содержание права влияет все, что так или иначе формирует сознание и нравственность, в т.ч. и религия. Отсюда и название конференции: идея в том, что христианство влияет на право через формирование общественного сознания и нравственности. Обстоятельный анализ истории христианской церкви, выполненный русским доктором Церковной истории Посновым Михаилом Эммануиловичем (1873-1931 г.г.), позволил ему сделать вывод о большом нравственном преобразовании, «которое произвело христианство в человечестве». По его мнению христианская нравственная свобода проложила путь свободе государственной, она сломила деспотизм старого мира, смягчила цепи рабства, чтобы позднее совершенно устранить их.^[5] Церковь, констатировал он, «была носительницей высшего благонравия и образования», «возвратила человеческому роду его достоинство», «поставила рядом бедного, незначительного с богатым и значительным», проявилась «в возвышении достоинства женщины и улучшении брачных отношений». Как видим, речь идет о добродетелях справедливости,  которые провозглашает и современное светское право.

История утверждает о существовании и прямой связи христианства с правом. Его предтеча и составная часть – Ветхий Завет  это закон, причем не только нравственный, но и правовой в силу обязательности его для исполнения всем еврейским народом, которому он первоначально был дан. Основные положения этого закона вошли в большинство правовых систем мира. Голландский юрист Гуго Гроций  в своем трактате «О праве войны и мира»,  изданном впервые в 1625 г., развивая теорию естественного права, указывает, что оно по сути является правом божественным, т.е. источником его является воля Бога. Закон Божий, считает он, «был трижды дан человеческому роду: тотчас после создания человека, затем в целях искупления человеческого рода после потопа и впоследствии Христом ради полного искупления человеческого рода. Эти три закона, без сомнения, связывают всех людей с момента, когда они в достаточной мере дошли до их сведения».^[6]

Находят они отражение и в Российском праве, в частности уголовном. В нем закреплены по сути все основные заповеди: не убей, не кради, не прелюбодействуй, почитай отца и мать свою и т.д.

Вместе с тем, имеющиеся разработки лишь в общем плане объясняют христианские начала в праве; практически они не затрачивают многих насущных проблем развития права, тем более Российского. Здесь имеется рад вопросов, которые отечественные ученые – юристы должны решать в союзе с богословами.

Среди них вопрос о возможных направлениях координации христианства и права. Эти направления лежат, на мой взгляд, в тех общих чертах, точках  соприкосновения, которые имеют христианство и право.

Сразу следует оговориться, что речь идет не о естественном праве, которое органически связано с религией, а официальном, выраженном  в законе, которое не во всем совпадает с естественным правом,  отступает от него в той мере, в которой это отвечает политическим интересам.

Между христианством, как вероучением, и правом, как совокупностью санкционированных государством правил поведения, ни в коем случае нельзя ставить знак тождества. Христианство для христианина – это вся жизнь, а право — лишь одно из проявлений этой жизни, имеющее поэтому лишь некоторое подобие ему и зависящее от него.

Достаточно указать, например, на известную диспропорцию, существующую между правом и правоприменением – тем, как это право понимается и применяется. Между правовой нормой и ее воплощением в жизнь расположен своеобразный социально-психологический фильтр в виде общественного  сознания, потребностей, установок и ожиданий Он либо полностью пропускает правовую норму, либо в той или иной мере преломляет, искажает ее, либо вообще не пропускает.

В этот фильтр включена и религия, которая, таким образом, существенно влияет на действие права.

Признавая производность права от христианства, следует в то же время признать и наличие у них совпадающих признаков. Общим для них  является свойство регулятивности: право – регулятор общественных отношений по своему основному назначению, христианство также осуществляет регулирование отношений, хотя это не основное его предназначение, а лишь одна из функций. Общность регулятивного свойства обуславливает некоторые совпадающие атрибуты христианства и права.

Одним из таких атрибутов является нормативность: и право и христианство определяют нормы поведения, обязательные для соблюдения. Религиозные нормы обязательны для тех, кто добровольно принял христианство, правовые – для всех, кто оказался в сфере действия права. Нормативность, в свою очередь,  предполагает возможность нарушения, которое в христианстве именуется грехом, а в светском обществе — правонарушением. Нарушения влекут определенные последствия в виде обязанности искупить вину: в христианстве – это раскаяние и покаяние, в праве – ответственность. И то и другое есть форма примирения сообщества с нарушителем.

Сходной является и процедура искупления вины. И там и здесь действует суд: суд Божий – в христианстве и суд светский – в праве. Судебный порядок идентичный: происходит «взвешивание» на весах правосудия всех обстоятельств, отягчающих и смягчающих наказание.

Между христианством и правом имеются не только атрибутивные, но и сущностные совпадения. К нему следует отнести, в частности, своеобразный антропоцентризм христианства  и права, их обращенность к человеку. Анализ Ветхого и особенно Нового завета свидетельствует о том, что христианство пришло на землю в виде творения человека (а именно — богочеловека – И.Христа) и для человека, в связи с ним и во имя спасения его. Эта идея заключена во второй заповеди любви: «возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22, 39). Значение ее особенно впечатляет, если учесть, что первая заповедь и наибольшая: «возлюби Господа Бога твоего».

Российское право только в 1993 г. в ныне действующей Конституции признало человека, его права и свободы главной социальной ценностью (статья 2 Конституции). Жизнь свидетельствует, что и это установление во многом декларативно, однако сам факт поворота права от интересов государства к интересам личности указывает на возникшую точку сближения  российского права с христианским вероучением, а точнее – о повороте его к христианскому источнику. По Конституции все должно измеряться интересами человека, как это происходит в христианстве.  Все, что делается вопреки человеку, должно признаваться нелегитимным, или, по христиански, греховным.

Таким образом, основными направлениями корректировки права в соответствии с христианским постулатами следует признать:
— гуманизацию правовых отношений, повышение уровня правовой защиты человека как главной социальной ценности;
— совершенствование судебной системы с целью повышения объективности и точности оценок общественной опасности преступлений и иных правонарушений.

Регулятивность и гуманизм – характеристики важные, но формальные, регулировать и подогнать под гуманизм можно, что угодно; гораздо большее значение имеют содержание и цели регулируемых отношений. Вот в этих показателях христианство и современное право, закрепленное в законе, частично расходятся и  возникает острейшая проблема соединения религии и права через преодоление существующих между ними различий.

Имеются несовпадения, безразличные для права, например, об отношении к Богу, вере, милосердию, любви и т.п. Но ряд противоположностей находятся в правовом поле.

Принципиальное значение в этом отношении приобретает, в частности, вопрос об объеме дозволенного, социально значимого поведения человека. Христианство,  признавая свободу воли, тем не менее, стоит за большее ограничение поведения  человека по сравнению с действующим правом. Наше формирующееся, либеральное по своей ориентировке право — это право постиндустриального, рационалистического, рыночного общества, оно основано на принципе: «разрешено все, что не запрещено законом», хотя вслух об этом сейчас перестали говорить. Этот принцип исключает вмешательство в личную жизнь человека и снимает всякие ограничения в его поведении, если оно непосредственно, явно не причиняет вред другим лицам.

Христианская идея более строгого ограничения личной жизни исходит из объективно существующей взаимозависимости личной и общественной жизни, возможности наступления отдаленных, опосредованных, вредных для общества последствий от отклонений человека, допускаемых им в индивидуальной, так называемой частной но в действтительности социально-значимой  жизни.

Рассмотрим некоторые примеры противоположного отношения христианства и права к ограничению дозволенного поведения, свидетельствующие не в пользу права и всего общества, которые должны быть учтены в процессе совершенствования Российской правовой системы.

Отношение к труду.Христианская мораль гласит: шесть дней работай, т.е. не бездельничай, трудись, а седьмой отдай Богу. Наше либеральное право стоит за ложно понятую свободу труда: «труд свободен», заставлять работать нельзя. За этим Конституционным установлением в условиях слабой законности и неразработанного законодательства скрывается не что иное, как дозволение жить, не работая, в частности занимаясь совершением преступлений, проституцией, попрошайничеством, бомжеванием и т.д.

Отношение к мистике.Ветхий завет требует: «ворожею убей»; Новый Завет запрещает ходить к колдунам, гадателям и другим целителям.

Что происходит у нас? В одной Москве 15 тысяч колдунов-экстрасенсов, по России один маг на 500 жителей, объявлениями об услугах шаманистов заполнены газеты и телеэфир. Россия скатывается в болото темных сил и невежества. Право молчит. Православие бьется с  общественно опасными темными силами в одиночку.

Сексуальные отношения. Всем известна трагическая и поучительная библейская история с городами Содомом и Гоморрой, разрушенными волей Бога за непотребные половые отношения. Наше общество с молчаливого согласия права постепенно приучается к гомосексуализму, разврату, содомскому греху, разлагающая секскультура проникает в школы. Нас не останавливает ни падение человеческого достоинства, ни даже  интенсивное распространение СПИДа, венерических заболеваний и наркомании. Право реагирует только на насилие. Ушли в прошлое уголовно-правовые нормы об ответственности за мужеложство без насилия, скотоложство и др.

Отношение к государственной власти. Тысячелетия прошли, но как актуальны слова И.Христа: «… и вам, законникам, горе, что налагаете на людей бремена неудобонасимые, а сами и одним перстом своим не дотрагиваетесь до них» (Лк. 11, 46).

Не о нашей ли системе правосудия говорил он: «… не выйдешь оттуда, пока не отдашь и последней полушки» (Лк. 12, 59).

Каким видит И.Христос представителей народа, находящихся в органах государственной власти? «… Кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом» (Мк. 10. 43, 44).

Армия наших так называемых «слуг» и «рабов» далеко перевалила за казавшийся фантастическим штат партийно-чиновничьего аппарата бывшего СССР; в их распоряжении сотни тысяч персональных автомашин и дач, действительно бесплатная высококачественная медицинская помощь, телохранители, тысячи квадратных метров жилья, депутатская и иная юридическая неприкосновенность и … фактическая безответственность за принимаемые и осуществляемые решения. Удивительна ли та кровавая борьба, которая сопровождает каждую избирательную кампанию?

Не настала ли пора вмешаться закону, который должен, наконец, уравнять наших слуг с нами в объеме дополнительных, помимо зарплат, социальных благ.

Примеры можно продолжить. Выход и вывод один: в христианской, тем более православной стране правовой либерализм должен быть ограничен. Либеральность должна заканчиваться там, где начинаются нормы христианской этики.

В этом направлении ограничения дозволенного поведения должно идти развитие Российского права.

В противном случае наше право с неизбежностью будет лишено нравственной общественной поддержки и защиты, той питательной среды, благодаря которой  оно только и может быть полезным для общества. Российское право без христианского мировоззрения – это не право, а законничество, выполняющее роль слуги государства, но не народа; оно обречено вместе с государством на бессилие и умирание.

Заключая свое выступление, я хотел бы привлечь внимание участников конференции к задаче юридической науки по поиску оптимального баланса христианской и правовой нормативной систем. Задача сложная, требующая от юриста если не христианского мировоззрения, то по крайней мере религиозных знаний. Для этого необходимы не только соответствующие исследования, но и введение в юридических вузах специальной религиозно-правовой подготовки. Думается, что надо создавать курс «Религиозные основы государства и права», которым можно восполнить имеющийся пробел.

---

^[1]Цит. По кн.: Поснов М.А. История христианской церкви, ч. 1, Москва СП «Интербук», 1990, с. 49.
^[2]2 Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М., Политиздат, 1991, с. 92.
^[3]3 Гарольд Дж. Берман. Вера и закон: примирение права и религии» М., 1998, с. 66.
^[4]4 Там же, с. 61.
^[5]5 Поснов М.Э. История христианской церкви. 4.1. Москва СП «Интербук», 1990, с. 217.
^[6]6 Гуго Гроций. О праве войны и мира. М. Юриздат, 1950, с. 75.