Некоторые уроки Ф.М. Достоевского
в сфере обеспечения духовно-нравственной безопасности 

(в связи со 185-летием со дня рождения)
Толкаченко А.А., докторюридических наук, профессор

«…И горд и наг пришел Разврат,
И перед ним сердца застыли,
За власть отечество забыли,
За злато предал брата брат.
Рекли безумцы: нет Свободы,
И им поверили народы,
И безразлично, в их речах,
Добро и зло, все стало тенью –
Все было предано презренью,
Как ветру предан дольный прах».

(А.С. Пушкин)

1. В связи с прошедшими памятными датами – 185-летием со дня рождения (а также 125-летием смерти и 500-летием рода^[1]) автора величайшего уголовного романа юристы, теоретики и практики, призванные быть исследователями человека и его деяний, «инженерами человеческих душ», должны констатировать, что находятся в определенном долгу перед Ф.М. Достоевским и почитателями его таланта.
   
   Для представителей юриспруденции всех специальностей (как и для всех гуманитариев, для просвещенного человечества) он вольно-невольно сделал очень много, причем на всех уровнях: общем – особенном – единичном, философско-правовом и специально-правовом. 
   
   О вкусах, в том числе литературных, не спорят, но Достоевский больше, чем кто-либо из писателей, оказал влияние на развитие различных гуманитарных областей. Притом, что он никогда не ставил такой задачи и практически не выходил за рамки художественной литературы, критики и публицистики. Однако в ХХ веке ни один серьезный философ не обошел своим вниманием творчество писателя.^[2]
   
   Достоевский — это источник политико-правовых, этических, духовно-нравственных, христианских воззрений и философ права, юридический психолог и криминалист (в широком смысле), «тюрьмовед» и даже отчасти носитель идей военного и военно-уголовного права.
   
   Это вполне объяснимо для художника, желавшего быть Человеком и потому жизнь свою посвятившего разгадыванию человеческой тайны. К тому же существует лишь одна-единственная идея, которая с безусловной принципиальностью действительна для всякого права – это идея человеческого общения.^[3] А из всех наук, по меткому выражению Л. Толстого, самой главной является наука о том, как научить людей делать как можно больше добра и как можно меньше зла.
   
   
2. С течением времени не иссякают исследования творчества писателя и мыслителя, функционируют клубы любителей Достоевского, открываются и расширяются специальные Интернет-сайты. 

Вслед за этим пророком в своем Отечестве и вместе с ним люди продолжают разгадывать тайны, именуемые Человек и «глубина души человеческой», верят и надеются, что «смирится гордый человек» и «потрудится праздный человек», а «красота, эта «страшная сила», спасет мир». 

На этом фоне незаслуженно мало работ посвящено анализу творчества Ф.М. Достоевского сквозь призму права.^[4] Это вызывает тем большее сожаление, что в наш стремительный век в качестве жизненного кредо зачастую выступают сленги типа «время – деньги», «краткость – сестра таланта, но враг гонорара», а «время упрощений» объективно удаляет социум от поисков национальной идеи и понимания того, почему «для приобретения хороших финансов» Достоевский призывал думать об оздоровлении корней и о душе.

3. Значительная часть творчества писателя связана с правом, его применением и исполнением, с правонарушением, в том числе с характеристикой юриспруденции как искусства добра и справедливости, к которой можно и должно стремиться. 

В 1874 г. А.Ф. Кони признавался лично Ф.М. Достоевскому, что многим в своем нравственном развитии обязан ему.^[5] Высоко оценивая заслуги Достоевского перед отечественной юриспруденцией, Кони отмечал, что великий художник, умевший властно и глубоко затрагивать затаенные и нередко подолгу молчаливые струны сердца, очень уместен в среде деятелей, посвятивших себя изучению норм, отражающих на себе душевную потребность людей в справедливости и исканию наилучшего ее осуществления.^[6]

Достоевского считают преимущественно криминалистом по темам и интересам.^[7] Он много сделал для раскрытия психологии преступления. По мнению Т. Манна, совершенно невозможно говорить о гении Достоевского, не произнося слово «преступление». Но, как по-философски мудро заметил Н. Бердяев, это лишь метод, которым он ведет свое исследование над иррациональностью человеческой природы и несоизмеримостью ее ни с каким строем жизни, ни с какой рациональной государственностью, ни с какими задами истории и прогресса.^[8]

Достоевский, по Бердяеву же, великий антрополог, исследователь человеческой природы, ее глубины и тайны, а потому он — художник не формы, но мысли (полярной, диалектичной) и духа. 

При этом писателя с полным основанием также относят к числу основателей нового жанра в литературе, именуемого психологический роман,^[9] а приверженцы психоанализа причисляют его к числу своих первооткрывателей (фрейдисты – своим предшественником).^[10] Причем сам психоанализ, по словам З. Фрейда, «должен сложить оружие» перед проблемой писательского творчества Достоевского.^[11]

В наше время господства общества потребления кто только ни пишет криминально-психологических романов, рассчитанных на массового читателя. Не о них ли сказано: «много званых, да мало избранных?» Только, как справедливо отмечается на злобу дня в СМИ, «иметь такой ум, и такую силу пера не удается никому».^[12] Даже Б. Акунину с его романом «Ф.М.», «играющему в классики».^[13] Сбившись в подсчете количества трупов в его труде на цифре 12, вспоминаешь слова Л. Толстого о такой литературе: нас пугают, а нам не страшно. Прав, как всегда, был Ф. Достоевский, сказав в «Идиоте»: «Не оскорбляйте своими словами свои мысли».

Но почему же так загадочно притягателен Достоевский для специалистов и простых людей, в том числе в потугах подражателей? Ведь его произведения сейчас однозначно причислили бы к искусству не для всех, не к определяющим, к сожалению, «культурный код эпохи»? 

Ответ на этот вопрос, как видно,- из области кантовских звездного неба над нами и нравственного мира внутри нас, а потому не может быть разрешен уже не одним поколением исследователей. Да и вряд ли это вообще возможно и необходимо. Тем более, что каждый в своем познании свободен выбирать и проходить свою дорогу сам. И только тогда пройденного им пути у него никому не отнять.

Н.Е. Салтыков-Щедрин отмечал, что «по глубине замысла, по ширине задач нравственного мира, разрабатываемых им, этот писатель стоит у нас совершенно особняком. Он…вступает в область предвидений и предчувствий, которые составляют цель не непосредственных, а отдаленных исканий человечества…»^[14]

Но невозможно сказать лучше, чем сам Достоевский, полагавший, что «человек есть тайна, и ее надо разгадывать». Его речь о Пушкине будто провидчески произнесена и о себе самом, также «унесшему с собою некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем».

Поэтому возьму на себя задачу только суммировать лишь некоторые его уроки, в той или иной мере заслуживающие именоваться нравственно-правовыми. Потому что сегодня, как и всегда, «без высшей идеи не могут существовать ни человек, ни общество» и «нация, прекратившая жить большой идеей, обречена на вымирание». А значит не обойтись и без вооруженности наследием этого пророка в своем Отечестве, предсказавшего в своем творчестве не только идеи Ницше, но и судьбу России в XX, а, быть может, и в XXIвеке. Это представляется тем более важным в настоящее время, когда объективно сменяется целое поколение юристов, но не должна прерваться связь времен, а путь человеческих исканий, как всегда, полон трудностей, сомнений и страданий.

4. Если повод для заявленных обобщений связан с тремя названными «круглыми датами», то основания к тому оказались военно-правовыми.

1) Как известно, Достоевский получил образование в Петербургском Военно-инженерном училище в 1838-1843 гг. Именно в этот период произошло много событий (включая военную подготовку, лагеря, караулы, скудность средств и унизительность сообразного с ними быта), главным из которых была напряженная внутренняя, духовная работа, приготовление к творчеству.^[15]Окончив училище, Ф.М. Достоевский прослужил недолго в Военно-инженерном ведомстве, откуда ушел в отставку. Так что становление писателя: физическое и духовное, произошло в армейской среде.

2) Его военная юность и офицерское звание не прошли бесследно и напомнили о себе применением к нему (за участие в кружке Петрашевского) специальных мер военно-уголовного характера. Достоевский вместе с другими петрашевцами был приговорен к смертной казни. Но на эшафоте он был помилован, расстрел ему заменили четырьмя годами каторги с последующим зачислением затем на службу.^[16] Поэтому Достоевский как имевший отношение к военному ведомству, попал на крепостные работы, где пробыл в арестантской роте, затем был отправлен рядовым в линейную часть и в общей сложности являлся участником военно-пенитенциарных отношений 10 лет. 

В «Записках из Мертвого дома» и в ряде других произведений Ф.М. Достоевский, как очевидец, с исторической точностью описал существовавшие порядки не просто в местах лишения свободы, а в конкретной арестантской роте военного ведомства, которая, как установлено документально, была сформирована на основе бывшей каторги в Омске в 1851 г.^[17]: «Тут был свой особый мир, ни на что более не похожий; тут были свои особые законы, свои костюмы, свои нравы и обычаи и заживо мертвый дом, жизнь – как нигде и люди особенные…»^[18] А.И. Герцен, отмечая искусство критического реализма Достоевского, называл Россию времен Николая I «Мертвым домом», а само произведение «песнью, наводящей ужас».

В свое время в моем поле зрения оказались архивные материалы, впервые включенные в научный оборот.^[19] Их анализ свидетельствует о том, что при реформировании военного законодательства в ХIХ в. активно обобщались и учитывались идеи, взгляды, опубликованные в литературе. Весь это материал, включая произведения очевидцев, отбывавших уголовные наказания, собирался и анализировался Главными военно-судным и Военно-тюремным управлениями военного ведомства. По мере возможности и необходимости полученные таким путем сведения использовались в совершенствовании военно-тюремного законодательства и практике его применения.^[20]

Так, в работах военных юристов конца XIX – начала ХХ вв. в числе прочего находим такие слова: «Сибирским крепостным арестантским ротам, а в частности Омской, особенно в этом отношении посчастливилось, так как они нашли такого талантливого бытописателя, как автор «Записок из Мертвого дома…»^[21]

При этом специалисты также отмечали, что Ф.М. Достоевский обогатил юридическую науку: писатель пошел гораздо дальше уголовно-правовых теорий в познании живого содержания преступления, его внутреннего развития, а также наказания преступников.

Вот такой урок преподали нам отечественные военные юристы более 100 лет назад: они уже тогда знали, у кого и чему учиться.

3) Достоевский как патриот и государственник не мог не реагировать на современные ему войны. Тем более, что западноевропейцы его времени утверждали, что все русские в душе военные.

Об их относительной правоте свидетельствует известное изречение о том, что «все мы вышли из «Шинели», переросшее свое первоначальное литературоведческое значение. Хотя, справедливости ради, заметим, что Достоевский вышел из шинели в прямом и переносном смысле, почитая Н.В. Гоголя (как и А.С. Пушкина) одним из своих творческих учителей. 

Война, считал он, — «вовсе не вековечный и зверский инстинкт неразумных наций», а первый шаг к достижению вечного мира, в который мы имеем счастье верить».^[22]

Он различал войны справедливые (за спасение, за освобождение угнетенных народов, за международное воссоединение – «нет светлее и чище подвига такой войны») и войны несправедливые («из-за политики господства одной нации над другой и усиления за счет своего соседа, из-за приобретения чужих богатств, из-за потребности ненасытной биржи, торговых выгод и т.п.»).

Справедливая война нравственна по своему духовному содержанию, ибо требует «самопожертвования кровью своею за все то, что мы почитаем святым», и в этом смысле Достоевским признается война как «святое дело». «Да, война, конечно, есть несчастье, однако не всегда надо проповедовать только мир, не в мире едином, во что бы то ни стало, спасение, а иногда и в войне оно есть».^[23]

4) Наконец, имеется еще одно, современное основание, связанное с нынешними оценками нашей армии и военной реформы. 

Чего только не узнаешь по этому поводу из СМИ. И не только то, что рабоче-крестьянская армия капитализм защищать не будет. Но и то, что, оказывается, «процветет наша империя тогда, когда диссертации по творчеству Достоевского станут защищать люди в погонах».^[24] К слову сказать, на это суждение сразу нашлись достойные ответы из слоя тех, кто, служа в армии, защищали диссертации, в том числе и по Достоевскому.^[25]

Приведенные основания обусловили возможность представления данного материала на сайте фонда А.А. Тер-Акопова, адресованному тем, для которых, как и для Достоевского, честь, порядочность, патриотизм, державность, профессия Родину защищать – не пустые слова. 

5. Сила и тайна настоящего искусства состоит в реализации в нем известного философского постулата о том, что общее всегда проявляется в отдельном, в конкретном. С другой стороны, отдельное диалектически не существует иначе, как в той связи, которая ведет к общему. Действительно, легко любить человечество, но трудно любить человека. Или по Достоевскому, «отвлеченно еще можно любить ближнего и даже иногда издали, но вблизи почти никогда». И когда это в художественном (а потому, казалось бы, искусственном) произведении удается, тогда и рождаются его оценки на уровне «верю!» 

Так, в романе «Преступление и наказание», как характеризовал его сам автор, «психологическом отчете одного преступления», им оказались «перерыты» все вопросы о человеке: от социальных и нравственных до философских, с выходом на высочайший уровень человеческого обобщения. Ничего подобного раньше не было ни в русской, ни в мировой литературе.^[26] Но это — не абстракция, а наоборот, достойная ей отповедь. Согласно Достоевскому же, идея Раскольникова явилась во многом результатом абстрактных «кабинетных» мудрствований и «отвлеченных доводов рассудка, оторванных от жизни, от «почвы».^[27]

Не получается объяснить притягательность творчества писателя так называемым эффектом неопределенности. Притом, что никуда не деться от осознания читающим того, что поставленные художником проблемы касаются всех и каждого, что тот колокол, может не Э. Хемингуэя, а «колокол на башне вечевой», звонит, в том числе, и по тебе.

Для правопонимания и правоприменения это обстоятельство — одно из важных. Сегодня, как и всегда, «закон всеобщ, а случай единичен…Чтобы подвести единичное под всеобщее, требуется суждение. Суждение проблематично…»^[28] И готовых рецептов на все случаи жизни нет. А для применения проблематичных суждений требуются высокопрофессиональные и нравственные носители этих суждений.

6. У Достоевского соотношения категорий общее и конкретное (единичное) всегда критично-реалистичны. Его произведения пронизаны всегдашней правдой жизни, для всех и каждого: и в XIX, и в XX, и в XXI-м веке. Реалистичная правда России раскрывается даже в названиях его произведений: «Записки из Мертвого дома», «Бедные люди», «Униженные и оскорбленные», «Записки из подполья», «Преступление и наказание», «Идиот», «Игрок», «Бесы» и др.

Эта правда, открытая и возвещенная ему как дар художнику, позволила В. Белинскому и Н. Некрасову в качестве реакции на «Бедные люди» восхищенно восклицать: «Новый Гоголь явился!»

7. Реализм Ф. Достоевского социален: «Все более нарушается в заболевшем обществе нашем понятие о зле и добре. Кто из нас, по совести, знает теперь, что зло и что добро. Все обратилось в спорный пункт, и всякий толкует и учит по-своему».^[29] Подмена самых высоких оснований, поддерживающих наши дух и совесть, произошла и продолжает происходить в глобальном масштабе.^[30]

В. Белинский, отмечая сопротивление народа этой горькой правде, замечал: «Сам гений потому только и велик, что служит толпе, даже борясь с нею».^[31]

Вместе с тем, Достоевский никогда не преувеличивал социальности своих тем и уж во всяком случае не полагал о себе, что «поэт в России больше чем поэт»: «Я хочу не такого общества, где бы я не мог делать зла, а такого именно, чтоб я мог делать всякое зло, но не хотел его делать сам». Не социальность, а «глубины души человеческой» занимали его больше всего.

8. Из отмеченного обстоятельства вытекает патриотичность анализируемого реализма. Как будто сегодня Ф. Достоевским замечено, что поношение России и неверие в нее и в русский народ теперь «считается за высшее достижение и чуть ли не за доблесть».^[32] «Мы многому научились, что бранить на Руси. Но мы совершенно не знаем и не умеем до сих пор, что хвалить на Руси».^[33]

Уметь видеть хорошее, даже в страдании обнаруживать позитив — одно из безусловных свойств реализма. А называть вещи своими именами — положительная характеристика любой объективной личности. На этом пути «нельзя версты пройти, так пройди только сто шагов, все же лучше, все ближе к цели, если к цели идешь».

9. Достоевский – национально-историчен, потому и назван, в том числе, бытописателем. «Мерило народа не то, каков он есть, а то, что он считает прекрасным и истинным». В этом смысле у него были хорошие учителя, которыми он считал Пушкина и Гоголя. По его мнению, Пушкин первым сказал, что в России много веков было рабство, но не было рабов. Вслед за Гоголем Достоевский утверждал, что Пушкин есть чрезвычайное и пророческое явление русского духа.^[34] Действительно, не о ХХ–ли веке, не о нашем-ли времени поэтом написано:

«…И горд и наг пришел Разврат,
И перед ним сердца застыли,
За власть отечество забыли,
За злато предал брата брат.
Рекли безумцы: нет Свободы,
И им поверили народы,
И безразлично, в их речах,
Добро и зло, все стало тенью-
Все было предано презрению,
Как ветру предан дольный прах».

10. Вместе с тем реализм (Достоевский и российский) был и остается интернациональным. Для писателя слеза английского ребенка не менее важна и ценна, чем российская слеза. В Дневнике писателя, говоря о «всемирной отзывчивости» русского человека, он отмечал ее как нашу национальную черту: «Русскому скитальцу необходимо именно всемирное счастие, чтоб успокоиться: дешевле он не примирится». О чем рассуждают «русские мальчики?»- спрашивает писатель в «Братьях Карамазовых» и сам отвечает: «О мировых вопросах, не иначе …», показывая российский «тип всемирного боления за всех».
11. Важным современным уроком является единство формы и содержания в творчестве художника, о чем красноречиво сказал Л. Толстой: «Читая иного писателя, ловишь себя на мысли – как искусно и талантливо написано, и даже завидуешь его мастерству. Читая же Достоевского, совершенно забываешь о том, как это все сделано, потому что все это не написано, а выстрадано и живет уже само по себе».^[35]

И это при том, что Достоевский практически всю жизнь трудился в жестких финансово-временных рамках. В письмах он неоднократно жаловался: «Работа из-за денег задавила и съела меня. Эх, хотя бы один роман написать, как Толстой или Тургенев,- не наскоро и не наспех».^[36] При таких обстоятельствах он не искал кристаллизированных форм, не заботился о внешней красоте. 

Указанное обстоятельство отмечал и Чехов, имея в виду современных ему писателей: «Мы очень искусны по части формы. Мы сумеем все очень стильно изобразить. Мы знаем, как сконструировать фразу, главу, но одного у нас нет, самого главного нет… Нет того, во что мы верим, потому что мы все дети безвременья».^[37]

Для любого правоприменителя важно учитывать, что в юриспруденции форма является дальнейшим проявлением содержания, его сущностным признаком. Так же, как для любого закона нужны и важны не только его буква, но и дух^[38], чтобы он не был по форме правильным, а по существу являлся издевательством над людьми.

12. Социализация и патриотичность не исключают гуманизации, идеализации и духовности, что неоднократно подчеркивал Ф. Достоевский: «Я неисправимый идеалист: я ищу святынь, я люблю их, мое сердце их жаждет, потому, что я так создан, что не могу жить без святынь, но все же я хотел бы святынь хоть капельку посвятее, не то стоит ли им поклоняться!»^[39]

Действительно, «искусство XXвека непредставимо без открытий Достоевского-художника. Без того, например, что он вместе с Толстым отказался объяснять человека одним только диктатом враждебной среды и отпустил его на свободу, предоставив ему право на духовное самоопределение».^[40]

Гениально раскрывая диалектику человека, писатель призывал, чтоб не в выверенном логарифмами благоразумии, в хрустальном дворце, а «чтоб нам опять по своей глупой воле пожить». «Человеку надо одного только самостоятельного хотения, чего бы эта самостоятельность не стоила и к чему бы ни привела». Для человека в нем самом самое главное и самое дорогое — личность и индивидуальность. «Человек – не арифметика, человек – существо проблематичное и загадочное».^[41]

В «Братьях Карамазовых» писатель замечает: «Широк человек, слишком даже широк, ибо в нем все противоречия вместе живут… Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей».

Достоевский открыл своеобразную гуманитарную «теорию относительности» человеческой души: каждый из его героев шире, многограннее любой однозначной трактовки, данной ему кем-то другим. Личность человека неповторима, уникальна, она, по Достоевскому, мера всех вещей.

В этой характеристике человека изначально заложен компромисс его с правом как применением одинакового масштаба к неодинаковым людям, что нельзя не учитывать в правопонимании и его применении на началах индивидуализации.

13. Для многострадальной России реализм в своем проявлении по большей части зловещ, страшен и ужасен. У Достоевского, не страшившегося говорить о себе и о людях правду, она такова, что реальнее не бывает, настолько человеческое «дно все вывернуто». Специалистами неоднократно отмечалось, что подлинное произведение искусства граничит с преступлением, ибо попирает все нормы и каноны; что даже убийства у Достоевского изображены так, будто их надо совершить, прежде чем так описать.^[42]

Ныне на Западе психоанализ ассоциируется и в энциклопедиях преподносится не только в контексте З. Фрейда, но и Ф. Достоевского. Так их соединили вместе.^[43] И даже версии об отцеубийстве обсуждались.^[44]

Именно в силу такого реализма, беспощадно срывающегося всяческие маски, Достоевского называли и «жестоким талантом», упрекали в мучительстве читателя. Как будто совесть – «незваный гость, докучный собеседник, заимодавец лютый»,- которую пробуждал Достоевский в читателе, не бывает жестокая?

Постановка человека в такие экстремальные условия не надуманна и случайна. Она правдива. А правды не бывает много, ее не следует бояться, а полуправда – уже не правда.

Но вот что еще интересного открывает Достоевский в этой связи. Оказывается, «настоящая правда всегда неправдоподобна. Чтобы сделать правду правдоподобнее, нужно непременно подмешать к ней лжи». А «фантастическое составляет сущность действительности».

При этом его «правда выше всего, а потому надо желать одной правды и искать ее, несмотря на все выгоды, которые мы можем потерять из-за нее, и даже несмотря на все те преследования и гонения, которые мы можем получить из-за нее».

Для него народная идея и национальная черта поколения — жертвовать собой ради правды. А весь вопрос в том и состоит, что считать за правду. Именно для этого, по словам самого Достоевского, им написаны «Бесы».^[45]

14. Реализм Достоевского не выдуман и не заимствован, а пережит «распятым страстотерпцем» (по выражению Т. Манна) личностно. В сущности, Достоевский был почти всю жизнь на каторге, почти всю жизнь ужасающе нуждался.^[46]

И. Тургенев отмечал, что особенность его гения была такова, что ему удалось до глубины поведать в своем творчестве о собственной судьбе, которая есть вместе с тем и мировая судьба человека. Специалисты, критики отмечают, что никто из писателей не пережил такого религиозного, нравственного, жизненного, внутреннего потрясения. 

Но только ремесленник в искусстве выражает себя. Действительный художник – выражает национальный характер.^[47]

А суть этого характера согласно Достоевскому в том, что «в человеке, глубоко взятом, есть потребность в страдании, есть презрение к благополучию». От «Записок из подполья» до «Братьев Карамазовых» писатель вопрошает: «И почему вы так твердо, так торжественно уверены, что только одно нормальное и положительное, одним словом,- только одно благоденствие человеку выгодно? Не ошибается ли разум-то в выгодах? … Ведь может страдание ему настолько же выгодно, как благоденствие?… Я уверен, что человек от настоящего страдания, т.е. от разрушения и хаоса, никогда не откажется. Страдание,- да ведь это единственная причина сознания».

И еще во многих местах он говорит об этом же: «Человеку, кроме счастья, так же точно и совершенно во столько же, необходимо и несчастье!» «Человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив».

В страдании видел Достоевский искупительную силу, знак высшего достоинства человека, знак свободного существа: «Страдание есть последствие зла. Но в страдании сгорает зло». А «сострадание есть главнейший и, может быть, единственный закон бытия всего человечества».

Уже в XXвеке эту мысль проникновенно выразил А. Адамович: «У нас в стране тысячи и тысячи людей, которые способны понимать человека, проникать в глубину собственной души на том уровне, на котором писал только Достоевский. И это великое несчастье наше, ведь досталось такое знание через тяжелейшие испытания и муки… Век 20-й будто какой-то бульдозер вскрыл верхние пласты жизни, людские души. Открытым, так сказать, способом стали добывать глубинную правду о человеке… Страна, в которой тысячи и тысячи Достоевских — по знанию своей души, по знанию тех бездн, которые в нас вскрыты пережитыми страданиями, по знанию той страшной правды, которая порой невыносима… Художнику знание человеческих глубин дает радость открытия, счастье понимания. Даже если он и сострадает своим героям, переживает за них. Простым людям такое знание самих себя и знание человека дарит лишь состояние неизжитой трагедии и несчастья. Много знания – много скорби… И вот целый народ маленьких Достоевских с завистью смотрит сейчас на тот мир, который так глубоко в себя не заглянул…Но может быть, в таком преимуществе знания – страдания и таятся возможности нашего духовного возрождения, возвращения к норме существования?»^[48]

Остается только добавить, что народ этот еще и воин, который, говоря словами К. Симонова, «жизнь себе выбирал не райскую и не адскую, — посередине как раз – солдатскую».

Но воин справедливый, всегда готовый проливать кровь, но желающий при этом знать, за что он ее проливает. 

15. Исследователь души человека для того, чтобы именоваться таковым должен быть не только психологом, но и психотерапевтом.

«Три рода больных, в широком и в техническом смысле слова, представляет жизнь: в виде больных волею, больных рассудком, больных, если можно так выразиться, от неудовлетворенного духовного голода. О каждом из таких больных Достоевский сказал свое человечное веское слово в высокохудожественных образах. Провидение художника и великая сила творчества Достоевского создали такие картины, столь подтверждаемые научным наблюдениями, что, вероятно, ни один психиатр не отказался бы подписать под ними свое имя, вместо имени поэта скорбных сторон человеческой жизни».^[49] Позднее на сходные обстоятельства обращал внимание и З. Фрейд, рассматривая многогранную личность Достоевского с четырех сторон: как писателя, как невротика, как мыслителя, как грешника и называя в качестве величайшего романа из всех написанных не «Преступление и наказание», а «Братья Карамазовы».^[50]

16. Психологический и психиатрический аспекты в творчестве Достоевского свидетельствуют о том, что для писателя всегда немаловажной являлась актуальная и для юристов проблема свободы и, в частности, свободы воли. 

Для него ценна прежде всего свобода человека от самого себя: «…мир говорит: «Имеешь потребности, а потому насыщай их… В этом и видят свободу. И что же выходит из сего права на приумножение потребностей? У богатых уединение и духовное самоубийство, а у бедных – зависть и убийство, ибо права-то дали, а средств насытить потребности еще не указали». Так и возникает ситуация, именуемая писателем «не по карману билет». 

Сегодня, как и 150 лет назад, вседозволенность насилия власти, сменилось вседозволенностью индивида. «А потому в мире все боле и более угасает мысль о …целостности людей…, ибо как отстать от привычек своих».^[51]

По Достоевскому стыдом «высшее человеческое достоинство не охраняется, а свидетельствует о себе… это только напоминание, и от личной разумной воли зависит, воспользоваться им или нет». А «если хочешь победить весь мир, победи самого себя».

Будучи свидетелем опасного развития «свободного духа» надвигающегося капитализма в России, писатель как никто другой глубоко понял суть зарождавшегося зла. Внешне оно проявлялось в эгоистическом стремлении к наживе, к деньгам, к власти с попранием человеческих законов и склонностью к риску, граничащему со смертью, к человеческому отчуждению. Вот почему по Достоевскому «ничего и никогда не было для человеческого общества невыносимее свободы!».

Приведенные положения позволили Н. Бердяеву утверждать, что главное у Достоевского нужно искать не в смирении, не в сознании греха, а в тайне человека, в свободе.

Лишь ощущение свободы, но не за счет произвола, не ценой подавления других людей, даже ничтожной старухи-процентщицы, убеждает героев Достоевского, что они существуют как личности. 

Вот и сегодняшняя свобода не терпит строгой морали как разумного ограничителя себя, а этика подменяется этикетом. И понимание этого есть не только в России, но даже у американцев, например у Фолкнера: «…Мы отказались от смысла, который наши отцы вкладывали в слова «свобода» и «независимость»…, смысла, превращенного нами в пустой звук. Свободу мы подменили патентом на любое действие…, лишь бы оно освящалось выхолощенным словом «свобода».^[52]

А дальше его мысль продолжает В. Распутин о том, что в этот самый момент исчезла также истина. Она отказалась от нас, повернулась спиной с тем, чтобы, может быть, вернуться, когда с нами что-нибудь случится. Вернуться и научить нас уважать истину и заставить заплатить любую цену, чтобы вновь обрести истину и хранить ее. «Истина – это длинная, чистая и четкая, неоспоримая, прямая и сверкающая полоса, по одну сторону которой черное – это черное, а по другую белое – это белое…».^[53]

Но именно Достоевский, как никто другой, был «так близко к Истине».

В этой связи остается только сожалеть, что установление истины ныне законодательно исключено даже из задач юридических процессов.

17. В новых общественно-экономических условиях капитализации писатель по- новому осмыслил проблемы добра и зла, посвятив им практически все свое творчество.

Для него огненно полярное различие между добром и злом идет до самой глубины бытия, оно присуще самому высшему — красоте (представлявшейся Достоевскому противоречивой, двоящейся, страшной и ужасной).^[54]

По мысли художника, зло должно быть преодолено и побеждено, но оно дает обогащенный опыт; в раздвоении многое открывается; оно обогащает, дает знание. 

Зло неизменно сопровождает путь человека, но знание его – это мощное оружие, данное Достоевским человечеству для его преодоления изнутри, а не бессильного бегства от него, как от темной стихии: «Страдание есть последствие зла. Но в страдании сгорает зло…».

Чем бесчеловечнее окружающий мир, тем больше стремление писателя направлено к «восстановлению погибшего человека, задавленного несправедливым гнетом обстоятельств, застоя веков и общественных предрассудков».^[55]

Созданный нравственным существом, желая «по своей свободной воле пожить», жаждя индивидуального самоутверждения, человек срывается с пути нравственного, в то же время сохраняя в своей натуре чувства добра. «Я как-то смело убежден, — писал Достоевский, — что нет такого подлеца и мерзавца в русском народе, который бы не знал, что он подлец и мерзавец, тогда как у других бывает так, что делает мерзость, да еще сам себя за нее подхваливает».

При всем богатстве свободы выбора у человека нет иной альтернативы, как быть и оставаться человеком. Весь современный гуманизм принизан этой идеей, принадлежащей, оказывается, тоже Достоевскому.

18. Один из известных и потому избранных писателем полигонов для исследования добра и зла – преступление и наказание.

Во все времена реалистичная правда для Росси концентрировалась в простом человеке и в его преступлении («несчастии») как верхе его падения. Сам очевидец преступлений и наказаний, Достоевский составил свое, особое представление об этих не только правовых, а многомерных категориях. Для него, в отличие от некоторых бросающихся в крайности ученых-юристов, в генезисе преступления всегда было единство субъективного и объективного, социального и биологического. Интересны его типизация уголовного мира, классификации преступников, имеющие не надуманные основания.

Проблема наказания и его целей исследуется писателем сквозь призму того, что ответственность (социальная, личная, моральная) – шире, чем уголовное наказание.

Значительное место отводится рассмотрению средств исправительного воздействия на преступников с учетом того, что «государство должно видеть в преступнике свою живую частицу…» Исправительное воздействие на правонарушителей анализируется во взаимосвязи с тем, что воспитатель сам должен быть воспитан. 

Лучше чем, Ф.М. Достоевский не скажешь, потому его цитирует весь мир: «Об уровне цивилизации народа можно судить, когда открываешь ворота его тюрем».^[56]

Наблюдая жизнь Омского острога, его обитателей, Достоевский, по мнению В. Соловьева, приходит к постижению трех непреложных истин:

«…отдельные лица, хотя бы и лучшие люди, не имеют права насиловать общество во имя своего личного превосходства»; «…общественная правда не выдумывается отдельными умами, а коренится во всенародном чувстве»; «…эта правда… необходимо связана с верой…, с идеалом… ».

Наряду с самой «резкой характеристической» чертой русского народа — «чувством справедливости и жаждой ее», Достоевский увидел, что в этих «худших» людях прочно живет глубокое чувство и вера в правду, вера в Спасителя.

Выражаясь современной терминологией, писатель являлся приверженцем теории естественного права и полагал, что официальная юстиция, суд не в состоянии в полной мере оценить, осудить и покарать преступника, тем более фактами его оправдания по каким-либо формальным основаниям (в частности, применительно к суду присяжных): «Освободить человека от ответственности за его явные и тайные мысли, поступки значило бы лишить его нравственной свободы, навсегда убить в нем живого человека. Человек должен измениться не от внешних причин, а не иначе как от перемены нравственной».^[57]

В «Дневнике писателя» (1877) Достоевский, утверждая, что не «одним лишь влиянием внешних условий» рождается или устраняется зло человека, подчеркивает, что «зло таится в человеке глубже, чем предполагают обычно».^[58]

Анализируя криминалистический аспект творчества Достоевского, А.Ф. Кони глубоко заметил: «У него, у этого виновника, может оказаться свое наказание… И перед вопросом о том, как слагается и как и в каких проявлениях осуществляется это свое наказание, невольно остановится юрист. Для него будет ясно, что чем более гармонии, соответствия между этими poenascriptaи poenanata(наказание по закону и наказание естественное), тем жизненнее и целесообразнее система наказаний, тем лучше исполняет она свою задачу – вкладывать исправительное в карательную форму». 

В другом месте применительно к урокам Достоевского А.Ф. Кони, будто обращаясь к нынешним юристам, пророчески замечает: «Драгоценное правило, живучее и нужное и теперь для судебных деятелей, чтобы напомнить им о фактической точке опоры, неизбежной для того, чтобы психологические построения их были орудием правосудия, а не проявлением лишь находчивого ума, работающего inanimavili» (на живом существе).

19. В связи с предыдущим положением нельзя не отметить, что военная юность творческого становления и офицерское звание Достоевского не прошли бесследно и напомнили о себе применением к нему специальных мер военно-уголовного характера. Писатель вместе с другими петрашевцами, приговоренный к смертной казни, на эшафоте был помилован; расстрел ему заменили четырьмя годами каторги с последующим зачислением затем на службу. Поэтому Достоевский как имевший отношение к военному ведомству, попал на крепостные работы в арестантской роте, затем был отправлен рядовым в линейную часть и, несмотря на ходатайства общественности о снисхождении, в общей сложности являлся участником военно-пенитенциарных отношений 10 лет. 

В «Записках из Мертвого дома» и в ряде других произведений Ф.М. Достоевский, как очевидец, с исторической точностью описал существовавшие порядки не просто в местах лишения свободы, а в конкретной арестантской роте военного ведомства, которая, как установлено документально, была сформирована на основе бывшей каторги в Омске в 1851 г.^[59]

В свое время в моем поле зрения оказались архивные материалы, включенные в научный оборот^[60], свидетельствующие о том, что при реформировании военного законодательства в ХIХ в. активно обобщались идеи, опубликованные в литературе. Весь материал, включая произведения очевидцев, отбывавших наказания, собирался и анализировался Главным военно-судным и Военно-тюремным управлениями военного ведомства. По мере возможности и необходимости полученные таким путем сведения использовались в совершенствовании военно-тюремного законодательства и в практике его применения.^[61]

Так, в работах военных юристов рубежа XIX–ХХ вв. находим такие слова: «Сибирским крепостным арестантским ротам, а в частности Омской, особенно в этом отношении посчастливилось, так как они нашли такого талантливого бытописателя, как автор «Записок из Мертвого дома…»^[62] При этом специалисты также отмечали, что Ф.М. Достоевский обогатил юридическую науку: писатель пошел гораздо дальше уголовно-правовых теорий в познании живого содержания преступления, его внутреннего развития, а также наказания преступников.

Вот такой урок преподали нам отечественные военные юристы более 100 лет назад: они уже тогда знали, у кого и чему учиться.

20. Как известно, во все времена государственные реформы порождают потребность в образованных людях и, прежде всего, в сфере права. Именно юристы наиболее чутко улавливают и выступают носителями появляющихся в обществе новых мировоззренческих настроений.

Со всех трибун ныне слышится озабоченность моральным обликом юристов, где бы они ни трудились: адвокатов, судей, прокуроров. Пример тому – принятый Кодекс судейской этики на VIВсероссийском съезде судей (2004 г.) и выступления Президента России на этом съезде, его слова о том, что «порядка без порядочности не бывает».^[63]

Духовное банкротство – явление более опасное по своим последствиям, чем падение объема производства, недостаток средств в казне. Именно идеалы и ценности, общие для всех, всегда определяли жизнь России, задавали нравственные рамки и устанавливали традиции страны. А для юристов всех специальностей и специализаций эти качества были и продолжают оставаться профессионально значимыми.^[64]

Текущие события российской действительности в очередной раз доказали нам, что отказ от традиций всегда чреват. В них — историческая память народа, его национальной культуры. На основе традиций возникают и сохраняются консервативные ценности человека и общества. Поэтому и сегодня нам дороги слова сторонника «разумного консерватизма» Ф.М. Достоевского: «Под просвещением я разумею… свет духовный, озаряющий душу, просвещающий сердце, направляющий ум и указывающий ему дорогу жизни».^[65] Просвещенный (согласно Л. Толстому), в отличие от умного и образованного, – это тот, кто понимает смысл своей жизни. Действительно, «мудрость человека- знание пути своего». 

А для нас важно прикоснуться к этому свету отнюдь не темной и не жестокой фигуры Достоевского и его нравственного просвещения, через века продолжающего освещать путь к познанию добра и справедливости, будить мысль и совесть неравнодушных людей. 

---

^[1] Басинский П. Достоевские из села Достоево. Сегодня исполняется 500 лет роду великого писателя.//Российская газета. 2006. 6 октября.
^[2] Виноградов Л. Столичные музеи. Знаток души человеческой.// Столичное образование. 2001. № 5(29). С. 33.
^[3] Чистое учение о праве Ганса Кельзена// Сборник переводов. Вып. I. М., 1987. С. 53-54.
^[4] См., например: Антонян Ю.М. Изучение личности преступника. М., 1982; Карпец И.И. Уголовное право и этика. М., 1985; Клебанов Л.Р. Преступник и преступление на страницах художественной литературы. М., 2006; Кони А.Ф. Воспоминания о писателях. М., 1989; Кудрявцев В.Н. Социальные отклонения. Введение в общую теорию. М., 1984; Краснов М.М. Достоевский как зеркало судебной реформы// Российская юстиция. 2002. № 1; Наумов А.В. Проблемы уголовного права и правосудия в творчестве Ф.М. Достоевского// Российская юстиция. 2006. № 11;Наумов А.В. Проблема революционного экстремизма и терроризма в романе Ф.М. Достоевского «Бесы»// «Законность. 2006. № 5; Проскурова Н.С. «Но погибли даром могучие силы…» (к проблеме преступления и наказания в «Записках из мертвого дома» Ф.М. Достоевского.// Российский криминологический взгляд. 2005. № 2; Толкаченко А.А. Становление и развитие системы исполнения уголовных наказаний в России (военно-пенитенциарные аспекты). М., 1997 и др.
^[5] Кони А.Ф. Собр. соч. в 12 тт. Т. 8. Письма. 1868-1927. М., 1969. С.38.
^[6] Кони А.Ф. Воспоминания о писателях. М., 1989. С. 213.
^[7] Манн Т. Достоевский – но в меру.// Цит. по: Антонян Ю.М. Изучение личности преступника. М., 1982.С.71-72.
^[8] Бердяев Н. Откровения о человеке в творчестве Достоевского// Сайту Клуба любителей творчества Ф.М. Достоевского.
^[9] Сам Ф.М. Достоевский скептически относился к таким оценкам, появившимся уже при его жизни. В современной ему психологии – и в научной, и в художественной он видел унижающее человека овеществление его души, сбрасывающее со счета ее свободу, незавершенность и ту особую неопределенность-нерешенность, которая является главным предметом изображения у самого Достоевского. См.: Виноградов Л. Столичные музеи. Знаток души человеческой// Столичное образование. 2001. №5(29). С.33.
^[10] Виноградов Л. Столичные музеи. Знаток души человеческой.// Столичное образование. 2001. № 5(29). С. 33. Не в меньшей степени своим предшественником считали его экзистенциалисты и русские религиозные философы.// Там же.
^[11] Фрейд. З. Достоевский и отцеубийство// Основной инстинкт/Сост., предисл. П.С.Гуревича. М., 1997. С. 413.
^[12] Попробуйте зарубить// Российская газета. 2006. 12 мая; Достоевский в роли мента. Зачем Акунин переписал «Преступление и наказание»?// Московский комсомолец. 2006. 25 мая.
^[13] Там же.
^[14] В том же смысле высказывались Н. Добролюбов, Л. Толстой, А. Чехов, Н. Бердяев, А. Луначарский и др.
^[15] Поддубная Р.Н. Слово о человеке.// Достоевский Ф.М. Подросток: Роман. М., 1998. С.614-615.
^[16] Гроссман Л. Достоевский. М., 1962. (Жизнь замечательных людей).
^[17] Полный Свод Законов Российской Империи. Т.38. № 28976.
^[18] Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. СПб., 1894. Т.3. С. 3–304.
^[19] Толкаченко А.А. Правовые основы исполнения уголовных наказаний, применяемых к военнослужащим. Дисс. д-ра юрид. наук. М., 1997 (научный консультант – проф. Тер-Акопов А.А.); Становление и развитие системы исполнения уголовных наказаний в России (военно-пенитенциарные аспекты). М., 1997 и др.
^[20] Об этом, например: Архив Главного военно-судного управления. Д. № 62; Кони А.Ф. Собрание сочинений: В 8 т. М.., 1969. С. 375, 377, 382; Никитин В.Н. Жизнь заключенных. СПб., 1870; Его же. Быт военных арестантов в крепостях. СПб., 1873; Столетие военного министерства: Главное военно-судное и Военно-тюремное управления. Ч. 2. СПб., 1902. С. 319, 327–333, 339–357; Чехов А.П. Остров Сахалин (из путевых заметок). Примечания.// Собр. соч. в 8 т. Т.8. М., 1970. С. 498; Ядринцев Н.М. Русская община в тюрьме и ссылке. СПб., 1872.
^[21] Столетие военного министерства. Главное военно-судное и Военно-тюремное управления. СПб., 1902. Ч. 2. С. 349.
^[22] Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. в 30 т. Л., 1970-1985. Т. 25. 1983. С. 99,100.
^[23] Там же. С.100.
^[24] Гавриленков С. Рабоче-крестьянская армия капитализм защищать не будет.// Журнал «Главная тема». 2005. № 8 (ноябрь). Обсуждение главной темы восьмого номера: Сословие спасения.
^[25] Там же.
^[26] Об этом, например: Якушин Н.И. Ф.М. Достоевский в жизни и творчестве. М., 2000. С.67
^[27] Там же С.75-76.
^[28]Маркс Ф., Энгельс Ф. Соч. Т.1. С.66-67.
^[29] Цит. по: Распутин В. Что в слове, что за словом?// Литература в школе. 1987. № 3. С.10.
^[30] Распутин В. Там же. С. 11.
^[31] Цит. по: Золотусский И. Крушение абстракций// Новый мир. 1989. № 1. С.243.
^[32] Степанян. К. Клеветнику России// Литературная газета. 2000. 16-22 февраля. № 7 (5777).
^[33] Липатов В. Перечитывая Достоевского// Российская газета. 2004. 24 декабря.
^[34] Достоевский Ф.М. Пушкин. Произнесено 8 июня 1880 г.// Дневник писателя.
^[35] Цит по сайту Клуба любителей творчества Ф.М. Достоевского.
^[36] Цит по: Кони А.Ф. Ф.М. Достоевский // Собр. Соч. в 8 т. М., 1966-1969. Т.6. С.429.
^[37] Цит по: Луначарский А. Достоевский, как художник и мыслитель (стенограмма речи, произнесенной на торжестве в честь столетия со дня рождения Ф.М. Достоевского)// Сайт Клуба любителей творчества Ф.М. Достоевского.
^[38] Подробнее см.: Толкаченко А.А. О духе и букве закона.// Право в Вооруженных Силах. 2003. № 10.
^[39] Цит по: Лебедев Е. Кое–что об ошибках сердца.// Новый мир. 1988. № 10. С.239.
^[40] Радзишевский В.С. Достоевским наперевес.// Литературная газета. 2000. 16-22 февраля. № 7 (5777).
^[41]Бердяев Н. Откровения о человеке в творчестве Достоевского // Цит. по сайту Клуба любителей творчества Ф.М. Достоевского.
^[42] Фрейд. З. Достоевский и отцеубийство // Основной инстинкт / Сост., предисл. П.С.Гуревича. М., 1997. С. 413-430.
^[43] Достоевского сделали Фрейдом.// Российская газета. 2003. 24 апреля.
^[44] Федеров Г.А. «Помещик. Отца убили…», или  история одной судьбы.// Новый мир. 1988. № 10. С.219-238.
^[45] Цит по: Распутин В. Что в слове, что за словом?//Литература в школе. 1987. № 3. С.10.
^[46] Луначарский А. Достоевский, как художник и мыслитель (стенограмма речи, произнесенной на торжестве в честь столетия со дня рождения Ф.М.Достоевского)// Сайт Клуба любителей творчества Ф.М. Достоевского.
^[47] Кичин В. Каллиграфия убийства. Человеческая жизнь на весах кино и правосудия // Российская газета. 2003. 10 февраля.
^[48] Достоевский и канун XXIвека // Знамя. 1990. № 7. С.212.
^[49] Кони А.Ф. Ф.М. Достоевский // Соч., Т.6. С.434.
^[50] Фрейд. З. Достоевский и отцеубийство // Основной инстинкт/Сост., предисл. П.С. Гуревича. М., 1997. С. 413.
^[51] Цит по: Михалев Б. Федор Михайлович Достоевский// Сайт Клуба любителей Ф.М. Достоевского.
^[52] Цит по: Распутин В. Что в слове, что за словом? //Литература в школе. 1987. № 3. С.10.
^[53] Там же.
^[54] Бердяев Н. Откровения о человеке в творчестве Достоевского // Цит. по сайту Клуба любителей творчества Ф.М. Достоевского.
^[55] Достоевский Ф.М. Полн. Собр. Соч.Т. 18. С. 19-20.
^[56] Записки из мертвого дома, 1860 // Полн. Собр. Соч. Ф.М. Достоевского. СПб.,1894. Том. 3.
^[57] Литературное наследство. М., 1971. Т. 83. Неизданный Достоевский. С. 180.
^[58] Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 т. Т. 25. С. 201.
^[59] Полный Свод Законов Российской Империи. Т.38. № 28976.
^[60] Толкаченко А.А. Становление и развитие системы исполнения уголовных наказаний в России (военно-пенитенциарные аспекты). М., 1997 и др.
^[61] Об этом, например: Архив Главного военно-судного управления. Д. № 62; Кони А.Ф. Собрание сочинений: В 8 т. М.., 1969. С. 375, 377, 382; Никитин В.Н. Жизнь заключенных. СПб., 1870; Его же. Быт военных арестантов в крепостях. СПб., 1873; Столетие военного министерства: Главное военно-судное и Военно-тюремное управления. Ч. 2. СПб., 1902. С. 319, 327–333, 339–357; Чехов А.П. Остров Сахалин (из путевых заметок). Примечания.// Собр. соч. в 8 т. Т.8. М., 1970. С. 498; Ядринцев Н.М. Русская община в тюрьме и ссылке. СПб., 1872.
^[62] Столетие военного министерства. Главное военно-судное и Военно-тюремное управления. СПб., 1902. Ч. 2. С. 349.
^[63] «Развитие страны определяется не одним лишь экономическим успехом, но – не в последнюю очередь – духовным и физическим здоровьем нации…» (В. Путин «Не будет ни революций, ни контрреволюций». Послание Президента Российской Федерации Федеральному Собранию Российской Федерации)// Российская газета. 2001. 4 апреля.
^[64] См об этом: Толкаченко А.А. Учитель и ученик: духовно-нравственная характеристика в свете Христианства// Закон и право. 2004. № 4. С.66-69.
^[65] Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1880 год// Полн. Собр. Соч. в 30 тт. Т. 26. С. 150.