Фонд содействия научным исследованиям в области правового обеспечения безопасности человека

Социально-правовая проблематика прозы Марка Алданова

Есть огромная прекрасная, богатейшая страна Россия, населенная многими народами, среди которых преобладает один, великорусский, необычайно одаренный по природе, прекрасный по своим нравственным качествам
Марк Алданов, роман «Истоки»

К 85-летию доктора юридических наук
профессора Гилинского Я.И., основоположника
отечественной девиантологии

Творчество и биографические «тернии» замечательного прозаика Марка Александровича Алданова (настоящая фамилия Ландау, 1886, Киев – 1957, Ницца гг.) принад­лежит к эмигрантской ветви русской культуры XX в. и тесно примыкает к Серебряному веку. Разносторонняя одаренность, широта интересов определили уникальность его личности — романиста, пу­блициста, литературного критика, философа, ученого-химика. Один из самых эрудированных писателей первой волны эмиграции, М. Алданов способствовал интеллектуализации искусства 1920-1950-х гг.

 Шестнадцать романов и повестей, в совокупности охватывающие два века русской и европейской истории с конца XVIII по середину XX сто­летия, свидетельствуют о причастности Алданова к широкой литературной традиции, его называли «учеником Толстого», «русским Анатолем Франсом». Особенности проблематики алдановских произведений определяются его мировидением, в становлении которого важнейшую роль сыграли исторические события и интеллектуальные прозрения двадцатого века. Осознание катастрофического характера современности, понимание невозможности объективного познания действительности, новый характер диалога между человеком и миром в культуре рубежа ХIХ-ХХ вв. нашли свое отражение в отношении писателя к воссозданной в романах реальности и в способах ее репрезентации. 

 Произведения Алданова отличает смелость в постановке злободневных проблем, парадоксальность суж­дений. Его романы — будь то исторические или современные — богаты авантюрно-­приключенческой или детективную интригой, глубоким социально-по­литическим и философским охватом; Алданов отметил себя также в жанре философско-сим­волической повести, социально-психологического исторического очерка, философской публицистики и этот перечень не полный.

 По возрасту Марк Алданов принадлежит к старшему поколению эмиграции первой волны, в значительной мере определившему облик российской культуры 1880-1910-х гг., по творческой судьбе — к младшему поколению. Жизнь Алданова «легла на скрепы» катастрофической эпохи. События, определившие судьбу «несчастливого поколения», к которому принадлежал писатель, — Первая мировая война и революции, — были не только пережиты им как «вехи» собственной биографии, но и осмыслены как отправные точки российской и европейской истории XX столетия.

 Европейскую славу Марку Александровичу принесли романы и повести, в которых автор, обра­щаясь к событиям далекого и недавнего прошлого, вступает с читателем в диалог по ключевым вопросам человеческого существования. Наиболее известные из них — тетралогия «Мыслитель» (1921-1927 гг.); трилогия «Ключ» — «Бегство» — «Пещера» (1928-1935 гг.); повести «Десятая сим­фония» (1931 г.), «Бельведерский торс» (1936 г.), «Пуншевая водка» (1938 г.), «Могила воина» (1939 г.), «Повесть о смерти» (1952 г.); романы «Начало кон­ца» (1936-1942 г.), «Истоки» (1943-1946,1950 гг.), «Живи как хочешь» (1952 г.), «Самоубийство» (1956-1957, 1958 гг.) [1].

 По свидетельству современников, Марк Алданов был самым известным на Западе писателем Русского зарубежья, его произведения переведены на 24 иностранные языка, а кандидатура неоднократно выдвигалась И.А. Буниным на Нобелевскую премию. Круг его дружеского и профессионального обще­ния поражает не только широтой, но и значительностью имен — И. Бунин, В. Набоков, А. Толстой, Б. Зайцев, М. Осоргин, В. Ходасевич, Г. Адамович, Г. Газданов и многие другие. При этом — «научная биография Марка Александровича Алданова еще не написана. Мы даже не располагаем выверенной хроникой его жизни и творчества» [2]. Г.Адамович, А. Бахрах, Г. Газданов, Б. Зайцев, А. Седых (Цвибак) и др. не без удивления констатируют, что М. Алданов был очень приличным человеком, «кото­рому нельзя поставить в вину, ни одного отрицательного поступка». В ли­тературном быту Берлина и Парижа ему было суждено сыграть роль человека чести, безукоризненной порядочности, неизбывного внимания к художественным исканиям и житейским обстоятельствам своих современников.

 За Алдановым в эмигрантской и более поздней критике закрепилась репутация писателя-скептика, не верящего «ни во что». Возможно, философский скептицизм Алданова-романиста, определяющий позицию мыслящих пер­сонажей и автора-повествователя, продолжает традицию направления евро­пейской мысли, восходящей к Платону и Декарту, с их представлениями об относительности и многовариантности истины. Для понимания сущности алдановского скептицизма принципиально важно утверждение незыблемых для автора ценностей, в ряду которых свобода мышления — «первая среди равных». Позиция Алданова не предпо­лагает релятивизма, в основе ее лежит принцип, который можно назвать философским аналогом принципа дополнительности, сформулированно­го великими физиками XX в. Н. Бором и В. Гейзенбергом. Суть его состоит в следующем: «для того, чтобы сомневаться в чем бы то ни было, нечто долж­но оставаться несомненным».

 Марк Александрович Ландау родил­ся в 1886 г. в состоятельной интеллигент­ной семье владельца нескольких сахарных заводов Александра Маркови­ча-Ландау и Софьи Ивановны (в девичестве — Зайцевой). Его детство и юность прошли в Киеве. Любовь к родному городу писатель пронес через годы эмигрантского кочевья, художественно воссоздав облик Киева в различные исторические эпохи (в соответствии с изображаемым временем) в тетралогии «Мыслитель», в романах «Бегство» и «Истоки», в «Повести о смерти».

 Но в отличие от автора «Белой гвардии», на Алданова-художника повлияла не только киевская, но и европейская культурная атмосфера 1900-1910-х гг. — ведь в юности он вместе с родителями неоднократно и подолгу бывал за гра­ницей.

 В Киеве будущий писатель получил широкое европейское образование. В 1904 году он окончил киевскую классическую гимназию, овладев несколькими иностранными языками. После окончания гимназии Марк Александрович поступил в Киевский Императорский университет святого Владимира, выбрав для обучения два факультета: правовой и физико-математический (со специализацией по химии), которые окончил одновременно в 1910 г. Видимо, в это время он думает о научной карьере, поскольку по завершении обучения в универси­тете он едет в Париж, где работает совместно с профессором В.А. Анри, специализируясь по физической химии. Научная работа предшествовала, а впоследствии сопутствовала литературному творчеству Алданова, что, возможно, повлияло на метод его художественного познания, вбира­ющий разные языки описания реальности (эстетический, исторический, философский, научный).

Глубокие юридические познания Алданова хорошо прослеживаются по многим его произведениям. Особенно это ощущается при чтении алдановских текстов, посвященных историко-правовой проблематике. Да и юридическое образование в Университете в те годы было на «подъеме», хотя и во многом политизированным. Киевская профессура, а также видные представители адвокатского сообщества активно участвовали в бурных политических событиях 1905-1907 гг.

 Жизнь Алданова была чрезвычайно насыщена событиями, она могла дать материал для захватывающих автобиографических произведений: о впечатлениях, полученных во время многочисленных путешествий; о политических перипетиях катаклизмов 1914 и 1917 гг., свидетелем и участником которых он был; о трагедии беженства, дважды пережитой им в 1919 г. — из России в Европу и в 1940 году — из Франции в Америку.

 На протяжении всей творческой жизни Алданов будет с неизменным постоянством обращаться в своих произведениях к теме Первой мировой войны: начиная с философско-публицистической произведения в диалогической форме «Дракон» (1914 г.), включенного в книгу «Армагеддон» (1918 г.), и заканчивая романом «Самоубийство», вышедшим отдельным изданием после смерти писателя.

 Не менее драматичным и значимым для биографии Алданова был пери­од 1917-1919 гг. — приход к власти в России большевиков, конфискация его книги философской публицистики «Армагеддон» (1918 г.), бегство из Петербур­га с первым председателем Временного правительства Г.Е. Львовым через Киев в Одессу, утрата библиотеки и архива, оставленных в Петербурге; в декабре 1918 г. отъезд из Одессы в Европу (в качестве секретаря делега­ции Союза Возрождения России) с целью получения помощи в борьбе с большевиками; в апреле 1919 г. — эмиграция из Одессы во Францию (на одном пароходе вместе с А.Н. Толстым, И.И. Фондаминским и др.).

 Алданов вошел в литературу под «знаком Толстого». В преклонении пе­ред Толстым-художником он на протяжение жизни неоднократно признавался — в разговорах с собратьями «по перу», в переписке с И. Буниным и В. Набоковым, в статьях на литературные темы. При этом Алданов ощущал себя внутренне свободным по отношению к идеям обожаемого им автора. Образцом романа для Алданова была эпопея «Война и мир». Но писатель избирает свой путь сопряжения исторического, философского и художественного начал в структуре масштабного произведения о прошлом России — в его исторических романах сюжет определяется не столько развитием событий и характеров, сколько движением мысли и столкновением идей. Он создает романы, в которых парадоксально переплетаются бытовое, авантюрно-приключенческое или детективное повествование и философское осмысление мира и человека.

 В июне 1919 года М. Алданов прибывает во Францию. С первых месяцев эмиграции он принимает живейшее участие в формировании культурного сообщества русского зарубежья: является одним из инициаторов издания первого толстого журнала — «Грядущая Россия» (1920 г.), секретарем Коми­тета помощи русским писателям и ученым во Франции, поддерживает про­фессиональные и дружеские связи со многими деятелями науки и искусства, прежде всего с И. Буниным, М. Цетлиным, А. Толстым.

 С весны 1922 г. Алданов живет в Берлине, где с марта 1923 по январь 1924 г. редактирует воскресное приложение к газете «Дни», весной 1924-го возвращается во Францию. С 1927 г. совместно с В. Ходасевичем редактирует литературно-критический отдел газеты «Возрождение». В 1920-е гг. в Берлине Алданов знакомится с Владимиром Набоковым; их дружеские и деловые отношения, при всей разности художественных дарований и представлений об искусстве, выдержат проверку временем. Ког­да в 1927 г. Д. Мережковский и З. Гиппиус создают «Зеленую лампу», Алданов посещает ее заседания. 

 Первое произведение, опубликованное Алдановым в эмиграции, — кни­га «Ленин: политическая биография» (1919 г.) — документальное, исследование личности и мировоззрения вождя, написанное по-французски. Его продолжением стала книга «Две революции: революция французская и революция русская» (1921 г.), также появившаяся на французском язы­ке. Первым произведением Алданова-эмигранта, написанным по-русски, явился цикл эссе «Огонь и дым», получивший при публикации авторский подзаголовок «отрывки»: свои размышления о большевистской России и политике ее вождей, о современной Европе, пережившей войну и о ев­ропейских писателях, испытывающих симпатии к большевикам (1920 г.).

 Автор эссе «Огонь и дым» верит, что произошедший во время революции распад России будет преодолен: «Россия соберется опять, это совершенно несомненно». В «отрывке» «Мосье Трике и Россия» речь идет о европейских писателях, сделавших себе имя на войне и на сочувствии к большевистской России, среди них Анри Барбюс, Ромен Роллан и Анатоль Франс, их оторванности от реалий происходящих в России событий. В «отрывке» «Третий Рим и Третий Интернационал» содержится постановка важной для русской эмиграции проблемы: наследником каких идейных национальных традиций является большевистская Россия? Включая идеи Ленина в разные исторические контексты, автор обнаруживает связь большевизма с Марксом, Бакуниным, Ткачевым, Нечаевым, Аввакумом, Отрепьевым, Разиным и высказывает парадоксальное суждение о наследовании большевиками традиции славянофилов, при всем несходстве внешних признаков и исповедуемых социально-политических принципов. Проводя аналогии между славянофилами и большевиками в отношении к реализации права народа на свое мнение (М. Алданов цитирует записку, поданную К.С. Аксаковым императору Александру II в 1855 году), писатель иронически констатирует, что большеви­ки пошли «дальше» предшественников. Славянофилы отдавали монархии неограниченную государственную и политическую власть, а за народом признавали право на полную нравственную свободу, свободу жизни и духа. «Во Всероссийской федеративной советской республике народ, не имеющий в себе политического элемен­та, не имеет и права ‘‘мнения, которое правительство вольно принять или не принять». Алданов предлагает эмиграции как полноправной наследнице традиций русской культуры и гаранту ее грядущего возрождения «направить свой путь» «по компасам Пушкина и Герцена»: «Пушкин, рядом с Толстым, высшее до­стижение России в области искусства. Герцен последних лет, умудренный тяжелыми уроками, освободившийся от наивных иллюзий, ее высшее до­стижение в области политической мысли. В этих своих вершинах русская культура равняется с самым высоким из того, что было дано культурой мировой, — и с мировой общечеловеческой культурой теснее всего слива­ется».

 В тетралогии «Мыслитель» определяется главная тема авторских размышлений: нравственно-философская сущность революций, их роль в истории человечества и судьбе личности. Впоследствии М. Алданов будет многократно возвращаться к истокам катастрофы, пережитой его поколением эмигрантов: в цикле романов «Ключ» — «Бегство» — «Пещера», в романах «Начало конца», «Истоки», «Самоубийство».

 В романе «Истоки» художник обнаруживает причи­ну кровавости революции в России в том ожесточении, с которым проти­востояли друг другу народовольцы и самодержавие в 1880-е гг. В романе «Самоубийство» в прямом авторском повествовании проводится мысль об участии всех европейских политиков в подталкивании Европы к войне и тем самым к революции: «Все они бессознательно направляли Европу к самоубийству и к торжеству коммунизма — тоже, конечно, не вечному, но оказавшемуся уже очень, очень долгим». В романе «Девятое термидора» присутствует тема «террора против своих», который пришел в Россию во второй половине 1930-х гг.: «Лучшие из революционеров сами себя перережут, а худшие останутся безнаказан­ными при всяком строе», «одно поколение уничтожается террористами, следую­щее — они уже воспитывают». В этом романе автор передоверяет одному из героев мысль об опасности того культа разрушения и насилия, который творит в мире Французская революция: «Тот ореол, который может соз­даться вокруг Французской революции, гораздо опаснее для человечества, чем она сама: революция кончится, ореол останется. И, видит Бог, как ни отвратительны сами по себе Марат и Робеспьер, их подражатели в потом­стве будут неизмеримо хуже».

 Одна из граней алдановского понятия иронии историй — отсутствие нравственного критерия в приговоре, который выносит «суд истории»: в памяти человечества остаются великие полководцы и революционеры, то есть люди, по вине которых проливается кровь. Писатель пристально вглядывается в тип личности революционера. Черта, роднящая всех революционеров, по его мнению — отсутствие моральных границ, готовность ради поставленной цели использовать любые средства. 

 Символический образ Дьявола-Мыслителя, взирающего на человеческую суету с вершины собора Парижской Богома­тери (сохранившийся и после ужасного пожара в мае 2019 года — К.Х.), становится в контексте повествования в последней повести тетралогии метафорой высших сил, под знаком которых развивается история. Писатель разрушает веру читателя в существование суда истории, в неуклонность движения человечества по пути прогресса, посмертную славу и другие сложившиеся в сознании людей стереотипы.

 В тетралогии «Мыслитель» писатель полемизирует с одной из наиболее притягательных для интеллигенции Серебряного века идей — «рождения нового из хаоса», отказывая революционной стихии в творческой преобразующей энергии: «Революция творить не может. Единственная ее заслуга: после нее все приходится строить заново. А иногда, далеко, впрочем, не всегда новое выходит лучше старого…».

 В романах Алданова чувствуется ироничная усмешка писателя над преклонением человечества перед судом истории. Пьер Ламор — один их ведущих персонажей тетралогии «Мыслитель», утверждает: «Нет суда истории …. Есть суд историков, и он меняется каждое десятилетие, да и в течение одного десятилетия всякий историк отрицает то, что говорят другие …. правду знают одни современники, и только они одни могут судить». В публицистике и в художественном творчестве Алданов говорит о субъективности восприятия (а значит и искажения) любого факта, в том числе и исторического. Анализируя восприятие исторических событий современниками и их рассказы о событиях, участниками которых они были, писатель выявляет, что одной из причин искажения исторической правды является человече­ское тщеславие. 

 Трилогия «Ключ» — «Бегство» — «Пещера» занимает важное место в творчестве М.А. Алданова и в прозе Русского зарубежья в целом. Посвященная недавней современности, она охватывает события Первой мировой войны, Февральской и Октябрьской революций, бегства интеллиген­ции из России и первых лет эмиграции.

 «Ключ» (любимое произведение Алданова – у автора этих строк- К.Х.) был опубликован в ведущем литературном журнале эмиграции — «Современных записках» в 1928-1929 гг. В нем соединились ностальгия писателя-эмигранта по Петербургу, неповторимому миру российской культуры и горькая ирония в адрес своего поколения, жизнь которого оказалась «проигранной». М. Алданов избирает в «Ключе» тип повествования, в кото­ром далеко не сразу сквозь детективные, частно-бытовые, психологиче­ские перипетии проступает основная авторская тема: человек и история. Мотив ключа, являющийся одним из центральных, на протяжении трилогии постоянно наращивает свое смысловое поле. В первом романе сюжетный мотив поиска второго ключа от квартиры, где умер Фишер, пе­рерастает в мотив поиска ключа к разгадке смерти Фишера следователем Яценко и начальником тайной полиции Федосьевым. Включение в диало­ги Брауна и Федосьева проблем человеческого сознания (мотива утраты ключа из одного мира в другой) выводит к размышлениям о природе человека как онтологического существа. А сам алдановский роман, вбирающий философские суждения из книги Брауна, становится ключом к трагедии русской революции. В завершающем трилогию романе мотив «ключа», вступая во взаимодействие с мотивом пещеры, восходящим к символу пещеры в VII книге «Государства» Платона, об­ретает значение метода познания мира и выстраивания человеком своей биографии.

 В «Ключе», открывающем трилогию о «скрещенье судеб» российской интеллигенции и революции, главным событием, роль которого осознается в романе лишь немногими, является Февральская революция. Революция изображается как «грандиозный спектакль», тяготеющий к ярким театральным эффектам. Диалоги ученого-химика Брауна (через которого ощущается присутствие в произведении и самого Алданова – К.Х.), придерживающегося «левых» взглядов, и начальника тайной полиции Федосьева, «консерватора» по своим убежде­ниям, представляют собой две точки зрения, находящиеся, как правило, на противоположных» полюсах и в то же время дополняющие друг друга. 

 Своеобразной «увертюрой» к последующим событиям романа являет­ся загадочная смерть банкира Фишера. Автор демонстрирует неестественность поведения персонажей при встрече с драматической реальностью. Адвокат Кременецкий, журналист Певзнер, сыщик Антипов, следователь Яценко, князь Горенский и другие персонажи, живущие с мнимым ощущением собственной значимости, ока­зываются в действительности не творцами своей судьбы, а статистами на сцене истории. М. Алданов демонстрирует несовпадение внутренней и внешней жизни людей. При этом ирония автора, вызванная «двойным» существованием персонажей, сочетается с грустью по поводу суетности жизни, отсутствия осмысленного человеческого бытия. Политические деятели эпохи — депутаты, заседающие в Думе, — не более чем актеры. Государственная Дума показана Алдановым как своеобразные исторические «подмостки», где людям предоставляется возможность, если не изменить ход событий, то хотя бы понять смысл происходящего: мировой войны, надвигающейся революции. Однако Дума становится для избранников народа лишь новой сценой, где можно обратить на себя внимание и даже развлечься. 

 По мнению М. Алданова, историческая слепота интеллигенции его по­коления была связана с недостатком внутренней свободы. Истинный интелли­гент, по Алданову, это человек, не поддающийся воздействию массовой пси­хологии, всегда отдающий себе отчет в том, что происходит. Предлагая свой «ключ» к событиям российской истории, Алданов вклю­чается в широкий контекст споров о судьбе интеллигенции в XX — начале нынешнего века. Понимание интеллектуальной свободы как высшей обязанности интелли­генции сближает в этом вопросе М.А. Алданова с Д.С. Лихачевым, у последнего читаем: «Основной принцип интеллигенции — интеллектуальная свобода — свобода как нравственная категория». Обязанностью интеллигенции, но мнению великого петербуржца, «всегда было и остается знать, понимать, сопротив­ляться, сохранять свою духовную самостоятельность и не участвовать во лжи»[3]. 

 В финале трилогии Алданов вводит в повествование философскую позицию Декарта, который проговаривает те мысли, которые в предшествующих частях новеллы были высказаны художественно: о последствиях организованной борьбы со злом, которая нередко приводит к еще больше­му злу; об относительности представлений о добре и зле в человеке; о роли случая в истории. 

 Подводя итоги перед уходом из жизни, Браун предлагает свою иерархию важнейших жизненных ценностей: «Самое волнующее из всего была политика, самое ценное, самое разумное — наука, а самое лучшее, ко­нечно, — иррациональное: музыка и любовь». В финале завершающего трилогию романа декартовский пласт повествования органично сплавляется с платоновским через мотивы пещеры и самоубийства. Уход из жизни главного героя воплощает один из способов спасения от бессмысленности бытия. Браун, закончивший книгу и отправивший рукопись в типографию, тем самым освобождается от дела, удерживающего его в жизни: «До вчерашнего дня было оправдание: ‘‘Ключ”. Теперь книга окончена». 

 Можно отметить, что мотив самоубийства — один из центральных метатекстов алдановских романов. Он возникает уже в тетралогии «Мыслитель»: в предисловии к роману «Девятое термидора» писатель акцентирует внимание читателей на невыясненности обстоятельств смерти Робеспьера (убийство или самоубийство). В романах Алданова упоминание имен Платона, Сократа или название книги «Федон» являются признаками платоновского подтекста мотива самоубийства — в романы Алданова входит тема бессмертия души и земного бессмертия человеческой деятельности. В романе «Самоубийство» на столике у супругов Ласточкиных, принявших решение уйти из жизни, также лежит томик Платона. Платоновской реминисценцией является в романах Алданова и способ самоубийства, отсылающий читателя к смерти Сократа: алхимик Баратаев, умирает при невыясненных обстоятельствах, видимо, отравившись созданным им эликсиром; Браун вдыхает ядовитые пары синильной кислоты; Ласточкины выпивают яд. Алданов, вводя мотив самоубийства, переосмысляет смерть Сократа, самоубийство которого было включено в казнь, приводимую в исполнение афинским судом: герои книг писателя отказываются от жизни, спасаясь от безумия (абсурдности) мира.

 По мнению исследователей, на ценностном уровне предлагаемый в алдановских романах «выход» близок не столько концепции Платона, сколько идеям современных пи­сателю философов-экзистенциалистов, для которых самоубийство ста­новится единственным возможным и разумным выходом для человека в XX в. — Кьеркегора, Сар­тра, Ясперса, последнего считает «самым значимым из экзистенциалистов», а его страницы о смерти ставит в один ряд с Платоном и Шопенгауэром [4].

 В 1930-е гг. М. Алданов — один из немногих писателей-эмигрантов, живущих литературным трудом, его работоспособность поражает современников, но, судя по признаниям в письмах близким, к нему приходят усталость и разочарование в литературе, вызванные неопределенностью исторических перспектив и понижением статуса ли­тератора в идеологизированном мире. Писателя все больше тревожит европейская политическая и духовная атмосфера: он пристально следит за формированием тоталитарных режимов в России и Германии.

Художественному осмыслению современного состояния мира посвящен роман «Начало конца», который писался по горячим следам событий, среди которых политические процессы в Советской России, война в Испании, угроза Второй мировой войны. У второй части романа оказалась драматическая судьба, связанная с перипетиями биографии его автора: бегством в Ниццу из оккупирован­ного немцами Парижа, а затем эмиграция в Америку. Рукопись была потеряна при отъ­езде. Утраченный текст пришлось заменить новым. На русском языке полный текст романа вышел отдельным, изданием впервые лишь в 1995 г.

 Время действия в романе — середина 1930-х гг., когда в мире начинает остро ощущаться возможность новой мировой войны, когда две силы — фашистская Германия и сталинская Россия начинают представлять угрозу европейской цивилизации. Местом действия является Европа — Германия, Франция, Испания. Но, проблемы, которые ставит автор — «начало конца» европейской культуры и свободы, — побуждают его постоянно обращаться к историческому эксперименту в России, политическая жизнь в которой подходит к своей кульминации — судебным процессам 1936-1938 гг.

 «Начало конца» — философский, политический, социально-психологический, уголовный роман и одновременно роман о художнике и природе творчества. Его основные сюжетные линии связаны с судьбами и прозрениями героев, представляющих разные срезы современности: это советские люди, оказавшиеся в Европе (Вислиценус, Кангаров-Московский, Тамарин), каждый из которых переживает свое «начало конца»; известный французский писатель Вермандуа, испытывающий на склоне, лет разочарование в литературе, постигающий неподлинность существования; двадцатилетний секретарь Вермандуа Альвера — молодой анархист, вынашивающий и совершающий «научное» убийство (алдановский вариант Родиона Раскольникова). В качестве места встречи героев, представляющих разные типы советских людей, которые, скорее всего, не пересеклись бы в России, автор использует ситуацию путешествия. В международном вагоне поезда, прибывающего из советской Москвы в фашист­скую Германию, повествователь сводит вместе нескольких персонажей, это: советский посол Кангаров-Московский, направ­ляющийся в одну из «далеких и менее важных монархических стран»; профессиональный революционер, член Коминтерна Вислиценус, пользу­ющийся дипломатическим прикрытием, и бывший генерал-майор царской армии, а ныне командарм 2-го ранга Тамарин, направляющийся в Париж, а затем откомандированный в Испанию. Когда-то они сделали свой выбор — связали жизнь с большевистской властью, теперь, в середине 1930-х, нака­нуне новых политических потрясений в России, каждый из них пытается оправдать этот «свой» шаг. Вислиценусу, по воле писателя, предстоит в ходе повествования понять, что «красный» террор, который был развязан большевиками, унаследован в современном мире государствами-соперниками: сталинской Россией и гитлеровской Германией. Другой персонаж, о «начале конца» которого повествуется в первой части романа, а во второй — о гибели в Испании — командарм Тамарин. Когда-то во время гражданской войны он «поступил на советскую службу с намерением либо помочь тем, кто произведет переворот, либо, улучив подходящую минуту, перейти к белым. Из этого ничего не вышло. Переворот не происходил …. нужно было жить. Он пришел к мысли, что можно служить России при любом строе», и он «служил верой и правдой». Приехав в Париж, Тамарин «со странным чувством» ощущает «возвра­щение в прошлое», при этом в воспоминание о дореволюционной париж­ской атмосфере примешивается опыт советской жизни: «Из бесчисленных кофеен …доносились гул, смех, музыка. “Да, здесь ГПУ нет. Не убивай, не грабь, не воруй — и тогда живи как хочешь». Накануне смерти он думает: «Да, торжество зла, и я во всем участвую, дурак на службе у злодеев. Впрочем, другие не лучше их, не умнее меня…». Третий персонаж, посол Кангаров-Московский, типичный партиец: «На службе он был требовательный, властный и даже суровый начальник». В личности Кангарова писатель выявляет неуверенность в будущем, «почти физический страх» перед диктатором. 

 Едва ли не впервые в русской литературе XX в. прозвучала на страницах романа «Начало конца» мысль о том, что „переняв «наши методы», немецкий фашизм быстро усвоил «данный нами миру урок вседозволенности, беззастенчивости, безнаказанности, они создали пресс, выкрашенный в другой, цвет, но столь же легко, успешно, безошибочно превращающий людей в грязную слизь» [5]. В то время, когда герои, оказавшиеся в Европе, стремятся осмыслить суть нравственных деформаций, привне­сенных большевистской революцией, и проверяют свои идейные установ­ки и принципы на -прочность, в Москве начинаются новые политические процессы, о которых они узнают из газет: Кангаров «развернул газетный лист — и помертвел: в Москве преданы суду лица, еще недавно занимав­шие самые высокие посты в государстве, а теперь обвинявшиеся в самых ужасных преступлениях <…> Из телеграмм следовало, что обвиняемые во всем сознались и покаялись. Однако на этом Кангаров даже не остановил­ся: так бессмысленны были обвинения. “Господи, что же это он делает? — прошептал посол. — Ведь ближайшие соратники Ильича!» [6].

Введение детективного сюжета (убийства, совершаемого молодым французом) бросает новый свет на ситуацию «начала конца». Будучи включенным в повествование, он вводит в роман тот срез реальности, которая находится за пределами жизни и внимания его думающих героев. Это внутренний мир людей нового поколения, которое готово разрушить устойчивые европейские культурные ценности; гуманистические идеалы чужды их сердцам и правосознанию.

По-видимому, велика роль идей автора «Преступления и наказания» в «Начале конца». Вислиценус с раздражением говорит о «Братьях Карамазовых» и «Бесах», считая гениальным произведением лишь «Пре­ступление и наказание». В дальнейшем тема преступления и наказания получает сюжетное развитие в истории убийцы Альвера, проецируется на судьбы других героев романа, подводящих итоги прой­денного ими жизненного пути. При этом Альвера – антипод Раскольникова, а главное отличие — в отсутствии у первого персонажа «мук совести»: «И совершив убийство и попавшись, он мучается только ожиданием гильотины, а не упреками совести». Разница в истолковании как преступления, так и наказания, причем и героем, и автором свидетельствуют, что мир изменился, что наступает «начало конца» традиционных (гуманистических) ценностей [7].

В 1930-е гг. Алданов параллельно с романами о современности пишет несколько повестей философско-символического содержания — «Десятая симфония» (1931 г.), «Бельведерский торе» (1936 г.), «Пуншевая водка» (1938 г.), «Могила воина» (1939 г.).

 Одной из вариаций на тему «низов и верхов», «гения и злодейства» ста­ла повесть Алданова «Бельведерский торе», в которой благодаря парал­лельности линий повествования «сопоставлены» великий Микеланджело и Бенедетто Аккольти — безумец, пытающийся убить Папу Римского. Эту небольшую по объему повесть многие современники-писатели отнесли к лучшему из созданного М. Алдановым. «Бельведерский торс» — алдановская вариация на тему гения и злодейства, идейно-художественный смысл которой соотнесен с пушкинским пониманием их несовместимости. 

 Мудрость — центральный лейтмотив повести «Могила воина», име­ющей подзаголовок «сказка о мудрости», в ней — ключ к авторскому пониманию жизненного выбора, сделанного достигшим славы великим Байроном: отказ от по­эзии, отъезд в Грецию в поисках дела и «королевской могилы». Он показывает разочарование Байрона и в собственной поэзии, и в искусстве вообще, и в деле борьбы за свободу, в котором он принимает участие как карбонарий, и в себе самом. Не случайно он говорит, что бессмертие души «я принял бы скорее, как наказание: я не так доволен собственной душой».

 В повесть включены размышления Байрона о литературе, которые, по его собственному признанию, «меняются каждый день», «литература — гораздо лучше помнит о зле, чем о добре, гораздо чаще вдохновляется злом, чем добром, гораздо больше обязано злу, чем добру». Байрон последних лет жизни, уставший от байронизма, разочаровавшийся в своих романтических поэмах и в искусстве вообще, осознает, что «человек не создан для того, чтобы писать стихи или сказки. Надо делать дело? А если ни в какое дело не веришь, что тогда? … Тогда надо жить со дня на день. Или, когда станет уж очень гадко, найти свою могилу ….».

 Авторская снисходительность к человеческим слабостям и признание права лю­дей на разное понимание мудрости, счастья, слабости, определяют авторскую позицию и в «Бельведерском торсе», и в «Могиле воина», где за обычными людьми признается право небыть похожими на великих; и, наконец, в «Пуншевой водке, с ее «пятью счастьями». Снисхо­дительность от сознания, что жизнь сколь прекрасна, столь и быстротечна, что человеку не дано постичь истины, что всех ждет одна участь.

 Неослабевающий интерес Алданова к политической жизни мира, то есть к событиям, от которых зависят судьбы народов и жизнь отдельного человека — одна из определяющих черт его творчества периода второй эмиграции, объединяющая в единое идейно-художественное целое философскую публицистику, очерки и портреты, романы и «политические рассказы» о современности. Набирающая обороты Вторая мировая война, ее драматические перипетии, открытость финала военного противостояния фашизма и коммунизма — все это, безусловно, было препятствием для романного осмысления эпохи автором, ориентированным на сочетание научно-исторического философского и художественного осмысления реальности.

 В рассказах, написанных в Америке и по возвращении во Францию («Астролог», 1947 г., «Номер 14», «Истребитель», «Ночь в терминале» и др., 1948, «Павлинье перо», 1957 г.), в основе жизненного содержания — новые коллизии, рожденные Второй мировой войной и послевоенным кризисным состоянием мира. 

В «Повести о смерти» (1952 г.) на широком историческом фоне осмысляется жизнь и смерть великого человека (Бальзака) и значение его творчества для будущего. В романе «Живи как хочешь» (1952 г.) представлена экзистенциальная проблематика (мотивы жизни, смерти, бессмертия, свободы творчества и др.). В книге философской публицистики «Ульмская ночь. Философия слу­чая» (1953 г.) в диалогической форме обосновываются категории философской системы, определяющие своеобразие творче­ства Алданова: «случая и борьбы с ним», выборной аксиоматики и греческого понятия “красота – добро».

 Роман «Бред» (1957 г.) — одно из поздних произведений писателя, современный политический детектив, заканчивающийся сценой народного восстания в Восточном Берлине в 1953 г. 

 В итоговом романе «Истоки» писатель исследует предысторию современности, обнаруживая в эпохе конца 1870-х — начала 1880-х гг. «завязывание» тех исторических «узлов», которые приведут к катастрофам XX столетия. В другом романе, «Самоубийство» объектом изображения является политическая современность — как предшествующая (с 1902 г. — с момента создания В.И.Лениным партии большевиков на II съезде РСДРП), так и последующая (до смерти Ленина в 1924 г.). В своих последних романах на но­вом витке биографического, исторического и художественного опыта Алданов воз­вращается к проблематике ранних произведений, выстраивая историко-философскую концепцию, оснащенную «инструментарием» естествен­нонаучной мысли XX столетия — теорией вероятностей, принципом дополнительности и др.

 При всей важности для писателя анализа европейских событий и их роли для XX столетия, идейно-эстетическим центром романа «Истоки» является российская история в ее настоящем, прошлом и будущем. Суть трагической коллизии российской истории, воссозданной в романе, состоит в том, что в результате ожесточенного противостояния молодого поколения револю­ционеров и власти погибли лучшие люди с обеих сторон, а Россией была упущена возможность ненасильственного, эволюционного развития. Одним из ведущих критериев оценки российской истории является авторское представление о приоритетности постепенного демократического совершенствования государственного устройства, о желательности превращения России в «современную Англию»: «Россия сейчас на волосок от того, чтобы в политическом отношении превратиться во вторую Англию, Англию с населением втрое большим и с территорией большей раз в семьдесят».

 Взгляд в прошлое, вбирающий опыт Первой и Второй мировых войн, а также долговременные последствия русских революций XX столетия, позволяет Алданову сделать неутешительный вывод о результатах насильственной борьбы со злом. При всем бескорыстии террористов-народовольцев, она оборачивается еще большим злом. По мысли автора, в этой диалектике добра и зла проявляется действие объективной иронии истории: результат всегда оказывается иным, чем ожидалось, вследствие непредсказуемого пересечения различных цепей случайностей, из которых слагается историческое событие. Писатель устами профессора Муравьева с большой любовью говорит о своей Родине: «Есть огромная прекрасная, богатейшая страна Россия, населенная многими народами, среди которых преобладает один, великорусский, необычайно одаренный по природе, прекрасный по своим нравственным каче­ствам, прошедший и проходящий через очень тяжелую жизненную школу. Почему-то, по христианским ли чувствам, по привычке ли или по беспо­мощности, он веками терпел, кормил и поил тех, кто драл с него шкуру, даже если это были настоящие звери…». «Горечь» сквозит в словах писателя от осознания того, что лучшие представители российской власти и ее оппозиции в конце позапрошлого – начале прошлого века не использовали тот шанс, который давала История — шанс мирного эволюционного совершенствования демократических институтов внутри России и взаимо­отношений между государствами. Будущим поколениям россиян обращены слова замечательного писателя-эмигранта: «Я люблю больше всего на свете свободу, свободу личную, духовную, политическую. Ее же всего лучше, хоть пока еще не очень хорошо обеспечивают течения, называющиеся либеральными …. Подлинный либерализм всем жертвует ради подлинной свободы человека и готов идти на самые глубокие социаль­ные преобразования для того, чтобы его защитить от разных видов угнетения. ….. Именно этому прекраснодушию принадлежит будущее, вероятно, не ближайшее, а более отдаленное».

ЛИТЕРАТУРА

  1. Алданов М.А. Собрание сочинений: в 8 т. / сост. А.А. Чернышева. М: Терра – книжный клуб, 2007 г. О жизни и творчестве Алданова см.: Седых А. Далекие и близкие: Воспоминания. 3-е из., Нью-Йорк 1979; Зайцев Б.К. Утешение книг. Вновь о писателях: очерки, эссе, воспоминания. – М.: Бослен, 2017; Т.И. Дронова. Марк Алданов // Русская литература 1920-1930-х годов. Портреты прозаиков: В 3 т. Т. 1. Книга 2. М.: ИМЛИ РАН 2016. С. 440-540. При написании настоящего очерка нами использован материал из последней публикации, ссылки и цитаты из произведений М.А. Алданова взяты из работы Т.И. Дроновой; Тюрикова Н.Е. Алданов. Биографический очерк // Отечественная мысль русского зарубежья. Энциклопедия. М; РООСПЭН, 2009, с. 171-173 и др.
  2. Т.И. Дронова, Указ. соч., с. 442.
  3. См. подробнее: Харабет К.В. Д.С. Лихачев как исследователь правонарушающего поведения // Российская юстиция, 2017, №5. Цитата приведена по изданию: Лихачев Д.С. Мысли о жизни. Письма о добром. – М.: Колибри, 2014. – 576 с.
  4. Т.И. Дронова, Указ. соч., с. 485-486.
  5. Там же, с. 487, 490.
  6. Лидером юридической школы Советского Союза, Генеральным прокурором, директором Института государства и права в эти годы был А.Я. Вышинский. Его научные воззрения в части возможности применения по уголовным делам об «антисоветских организациях и группах» правила, что «объяснения обвиняемых в такого рода делах неизбежно приобретают характер и значение основных законодательств, важнейших, решающих доказательств» (цит. по Ларин А.М. О «судебных убийствах» — А.Я. Вышинский – активный деятель и теоретик сталинский репрессий. // Человек и закон, 1988, №11) давно подвергнуты исторической и научной критике и оценке. В этой связи выглядят недопустимыми, по моему мнению, заявления директора ИГПАНа о необходимости реабилитации «научных воззрений» сталинского прокурора, причастного к массовым политическим репрессиям, прозвучавшие на Всероссийской конференции 28 мая 2019 г.
  7. См. подробнее: Мировые религии о преступлении и наказании // Научные редакторы А.А. Толкаченко и К.В. Харабет, М., 2013, с. 591-602.

 Харабет К.В., председатель Фонда содействия научным исследованиям в области правового обеспечения безопасности человека имени проф. А.А. Тер-Акопова (г. Москва)