Межотраслевые аспекты современного уголовно-правового регулирования.

В последнее время в юридическом сообществе активизировались обсуждения и предложения легализации в том или ином виде основ уголовной (уголовно-правовой) политики¹. Важными катализаторами этого процесса явились разработка под эгидой Общественной палаты в 2012 г. проекта Концепции уголовно-правовой политики Российской Федерации и проведение в ноябре 2013 г. в Совете Федерации парламентских слушаний «Совершенствование законодательства в сфере уголовно-правовой политики». По результатам слушаний, в ходе которых проект названной концепции в целом получил поддержку, приняты соответствующие рекомендации и сформирована рабочая группа по совершенствованию законодательства в сфере уголовной юстиции. Это, в свою очередь, повлечет изменения в УК РФ, часть из которых представляется необходимыми.

Мониторинг Федеральным Собранием, Министерством юстиции РФ, научным сообществом состояния отечественного законодательства приводит к неутешительным выводам. Отмечается, что в уголовно-правовой политике страны накопилась масса противоречий, законодательство в этой сфере утратило системность и нуждается в тщательной криминологической экспертизе². Как участник указанных мероприятий остановлюсь на некоторых межотраслевых аспектах современного уголовного правотворчества.

2. В качестве одной из действенных мер возможного повышения качества законотворчества не первый год предлагается разработка закона о порядке подготовки и принятия федеральных законов. Многоплановая нормотворческая деятельность не может регулироваться лишь внутренними и изменчивыми Регламентами палат Федерального Собрания. И вроде бы все с этим согласны, как и с тем, что законы в сфере уголовной юстиции нужно править реже и планово, хотя бы 2 раза в год, т. е. 1 раз в законодательную сессию. Сложно на местах обеспечить презумпцию знания закона, единство, стабильность, правовую определенность и ясность правоприменения, если наиболее важные законы меняются ежемесячно, причем порой разновекторно, биполярно, а число законодательных инициатив в части изменения УК РФ превышает количество рабочих дней в году. Актуальный тому пример – последние маневры законодателя, правительства и Конституционного Суда РФ в сфере оборота оружия, которые нуждаются в самостоятельном разъяснении: что же разрешено, а что запрещено.

За период действия УК РФ в него внесено более 3,5 тыс. изменений, а в УПК РФ – около 1 тыс. изменений. Ежегодно Верховный Суд РФ дает отзывы примерно на 220 законодательных инициатив уголовно-правового характера (и еще примерно столько же – неофициальных ответов). Причем в последние 2–3 года эти цифры увеличились в разы, а подавляющее большинство законодательных инициатив не поддерживается.

В административной сфере изменений еще больше (в 2 раза). Последнее обстоятельство помощник Президента РФ – начальник Государственно-правового управления Л.И. Брычева в выступлении в Госдуме в 2014 г. охарактеризовала как катастрофическое. А в качестве примера спешности и непроработанности законодательной инициативы привела пример разрекламированного уголовно-процессуального законопроекта об объективной истине.

Весьма наглядна еще одна иллюстрация. В 2012 г. в Конституционный Суд РФ поступило 18 745 обращений, из них 6541 – по всей обширной тематике конституционного статуса личности, включая трудовые, жилищные вопросы, социальную защиту, здравоохранение, избирательные права, гражданство. А по вопросам конституционности норм уголовной юстиции принято примерно такое же число обращений – около 6 тыс. (5990) – показательная цифра в контексте мониторинга законодательства. С полным основанием можно говорить о правовых позициях Конституционного Суда РФ как об источниках уголовного права и процесса (в частности, об обратной силе уголовного закона, о декриминализации, о некоторых вопросах дифференциации форм судопроизводства, ответственности, наказания и др.).

3. Системное противодействие преступности предполагает мониторинг деятельности всей системы правоохранительных органов, с повышением ныне приниженной роли криминологии и координирующего государственного органа в рассматриваемой сфере, которым продолжает выступать прокуратура. В последние годы произошли известные ограничения надзорных функций прокуратуры (от возбуждения уголовного дела и контроля над законностью проведения оперативно-розыскных мероприятий до стадии исполнения приговора, исполнительного производства), что в целом не способствовало повышению режима законности. В настоящее время понимание этой проблемы имеется, принимаются определенные меры по восстановлению ряда прежних полномочий прокуратуры (в частности, единой системы статистической отчетности о преступности и т. п.). Деятельность в этом направлении заслуживает поддержки. Превалирование формальных результатов как ведомственных факторов отчетности в оценке работы правоохранительных органов негативно сказывается на всей правоприменительной ситуации. Пресловутые данные о количестве дел, направленных в суд (при наличии законной возможности их прекращения), затмевают все иные объективные показатели. Со стародавних времен почему-то устоялось мнение, что прекращение дела на досудебной стадии свидетельствует о напрасной работе следствия.

А то, что ежегодно в суде прекращается до 230 тыс. уголовных дел (каждое четвертое-пятое из числа поступивших) по нереабилитирующим основаниям (в том числе более 90 тыс. дел, направленных для рассмотрения в особом порядке судебного разбирательства), остается за пределами ведомственной статистики. Впрочем, к проблеме прекращения уголовных дел еще придется вернуться.

Видимо, нет нужды опять говорить о «ножницах» между статистикой преступности и судимости, когда проблема латентности, как, впрочем, и виктимности (в том числе повышенной ролевой виктимности работников правоохранительных органов и судов), оказалась в очередной раз на задворках. Ожидаемые новации законодательства о защите прав потерпевших себя не оправдали, они повлекли новые обязанности суда в этой части при отсутствии для их реализации каких-либо правомочий.

В пояснительных записках к уголовно-правовым законопроектам превалируют звонкие, эмоциональные, бессодержательные журналистские штампы на потребу дня, а не криминологический анализ и межотраслевое (в частности, судоустройственное, судопроизводственное, материально-правовое, уголовно-исполнительное) обоснование. Порой даже размышления о «праве в условиях глобальных перемен» маститых профессиональных юристов содержат ссылочные аргументы и терминологию выраженного публицистического, а не научного свойства.

При этом криминологические функции суда и правосудия также оказались приниженными. Суд, выполняющий правозащитную роль, если и не выступает органом борьбы с преступностью, но, безусловно, является одним из государственных субъектов противодействия преступности, системного воздействия на нее. В том числе со своими криминологическими, предупредительно-восстановительными, воспитательными задачами³. Однако это не означает, что суды способны работать по типу скорой помощи. Между тем в последнее время все чаще на суды пытаются возложить – или переложить! – подобные функции (применения мер медицинского, воспитательного, медико-социального, реабилитационного, лечебного, административно-надзорного, иного уголовно-правового и прочего «поисково-истинного» характера). И это при одновременных предложениях о расширении категорий дел, подлежащих рассмотрению без исследования доказательств, до преступлений, наказуемых до 15 лет лишения свободы! Где же «объективная» логика?

Для повышения исполняемости судебных решений появилась целая система многочисленных органов. Однако процент реализации судебных решений по различным категориям дел не увеличивается: количество не переходит в качество.

4. Концепция уголовной политики (по существу, уголовно-правовой репрессии и ее пределов) должна быть увязана с уголовно-исполнительными аспектами проблемы.

Недостаточное количество соответствующих стандартам мест содержания под стражей, отложенный характер наказаний в виде ареста и принудительных работ, низкая исполняемость, в том числе по финансово-экономическим и организационным причинам, принудительных мер медицинского и воспитательного характера, а также штрафов, включая кратные штрафы за коррупционные преступления (с санкциями до 500 млн руб.), ограниченные возможности применения исправительных и обязательных работ ввиду проблем с трудоустройством в ряде регионов, частичная безработица в местах лишения свободы не способствуют эффективности действующей системы наказаний.

В связи с этим система уголовных наказаний и концепция совершенствования уголовной исполнительной системы вынужденно подстраиваются под наименее затратные параметры, при которых в жертву приносится задача исправления осужденных.

Если ограничение свободы в период его одновременного принятия и отложения в УК РФ имело одно содержание, его предполагалось исполнять в исправительных центрах (которых не было и нет), то в настоящее время в целях бюджетной экономии этот вид наказания реализуется по существу самим осужденным по типу домашнего ареста. А в отношении домашнего ареста около 10 лет после его введения не был нормативно определен орган исполнения данной меры пресечения.

Теперь надо что-то делать с продекларированными принудительными работами (а по существу аналога прежнего содержания ограничения свободы). Предложение к 2017 г. создать все же 8 мест для их исполнения, по одному в каждом федеральном округе, оптимизма не вызывает.

То же относится к исправительным и обязательным работам. Из двух разновидностей исправительных работ прежде была сохранена только одна, потом вновь вернулись к двум. А максимальный срок обязательных работ в законе о гуманизации наказаний был увеличен с первоначальных 240 до 480 часов.

В связи с этим, а также в целях все той же экономии возможно исключение из системы наказаний ареста, как это сделано в отношении несовершеннолетних, и отложенных до 2017 г. принудительных работ. Целесообразно силы и средства перераспределить на повышение исполняемости не связанных с лишением свободы наказаний в виде исправительных, обязательных работ и ограничения свободы.

5. Продолжает оставаться значимой проблема дискреционных полномочий (усмотрения) суда как при индивидуализации наказаний, так и при решении иных вопросов⁴. Тем более, что уголовно-политическое направление исключения нижних пределов санкций ни к чему не привело, оказалось временным и, как видно, завершилось.

Однако практика применения, в частности, положений ч. 6 ст. 15 УК РФ о возможности изменения категории преступления судом получает больше негативных, чем позитивных, оценок: и обоснованность, и исполнимость, и эффективность спорны. Исходя из этого имеются основания отказаться от этой нормы.

Данное обстоятельство в свою очередь обусловливает возврат к важному вопросу о категоризации преступлений в зависимости не от санкции статьи Особенной части УК РФ, а от указанного в ст. 15 УК РФ, но неточно истолкованного индивидуального критерия – максимального наказания (его вида и размера), предусмотренного Уголовным кодексом.

В свое время при введении в действие УК 1996 г. категории преступлений было решено, в том числе судебной практикой, определять, исходя из санкции статьи Особенной части УК РФ. Однако не вызывает сомнений (хотя и специально многократно разъяснено), что несовершеннолетнему в силу ст. 88 УК РФ ни при каких обстоятельствах, в том числе за особо тяжкое преступление, не может быть назначено наказание в виде лишения свободы свыше 10 лет, что к ним, а также некоторым иным субъектам не применяется пожизненное лишение свободы (ч. 2 ст. 57 УК РФ).

А от этого зависит и форма судопроизводства: к указанным субъектам, а также по делам о приготовлениях и покушениях в силу ст. 31 УПК РФ неприменим суд присяжных именно ввиду невозможности назначения пожизненного лишения свободы, т. е. по существу законодательно признано изменение категорийности этих преступлений, что подтверждено Конституционным Судом РФ.

Даже в одной ст. 62 УК РФ в ее разных частях, принятых в разное время, используется неодинаковая терминология, издержки которой толкуются судебной практикой. Положения о льготах в 2/3 максимального срока или размера наказания исчисляются не из санкции статьи Особенной части УК РФ, как это указано в ч. 1 ст. 62 УК РФ о явке с повинной, а из максимального срока или размера наиболее строгого вида наказания, предусмотренного за совершенное преступление, как это предусмотрено в ч. 5 ст. 62 УК РФ, т. е. с учетом, в том числе, положений Общей части УК РФ. Именно такая терминология используется и в ст. 15 УК РФ, и в ч. 5 ст. 62 УК РФ, и в ст. 65 УК РФ о назначении наказания при вердикте присяжных заседателей о снисхождении.

А от категории преступления зависит решение многих вопросов, в том числе рецидив, вид исправительного учреждения, предельные сроки содержания под стражей в порядке меры пресечения.

Кстати говоря, УПК РФ также неединообразно использует рассматриваемую терминологию. Например, в ст. 51 УПК РФ указывается на обязательное участие защитника по делам о преступлении, за которое может быть назначено наказание в виде лишения свободы на срок свыше 15 лет. А в ст. 109 УПК РФ о предельных сроках содержания под стражей используется уголовно-правовая категория преступлений, предусмотренная ст.15 УК РФ.

В гл. 40 УПК РФ особый порядок судебного разбирательства с соответствующим льготированием наказания предусмотрен по делам о преступлениях, наказание за которые, предусмотренное УК РФ, не превышает 10 лет лишения свободы. Однако толкуется этот параметр расширительно – как санкция статьи Особенной части УК РФ.

Но в ч. 2 ст. 69 УК РФ законодатель в декабре 2011 года по-иному оценил общественную опасность приготовлений и покушений, приравняв их по существу к преступлениям небольшой и средней тяжести и восстановив ранее существовавшее в СССР, в РСФСР правило назначения наказания за такие комбинации совокупности преступлений путем поглощения менее строгого наказания более строгим. Судебное усмотрение в этой части оправданно расширено в целях большей индивидуализации наказания.

Таким образом, проблема ст. 15 УК РФ и уточнения категорий преступлений в направлении большей справедливости может быть решена просто на основе толкования закона и без его существенного изменения. Исключив из нее часть 6, следует только буквально (не расширительно и не ограничительно) истолковать, что приготовление к особо тяжкому преступлению (например, к ч. 2 ст. 105 УК РФ), наказание за которое в силу требований закона (ст. 66 УК РФ) не может быть строже, чем 10 лет лишения свободы, является в связи с этим тяжким, а не особо тяжким преступлением, равно как и аналогичное преступление, совершенное несовершеннолетним лицом (ст. 88 УК РФ). Именно для таких очевидных и исключительных обстоятельств моделировалась ч. 6 ст. 15 УК РФ, решение о применении или неприменении которой в силу ст. 299 УПК РФ является обязательным в приговоре суда.

Кстати, применение ч. 6 ст. 15 УК РФ выявило и проблемы злоупотребления правом, и нарушения закона в различных стадиях судопроизводства (когда, к примеру, категория преступления меняется чуть ли не в предварительном слушании, с последующим рассмотрением дела в особом порядке судебного разбирательства).

В целом в связи с произошедшим с 1996 г. изменением содержания, порядка назначения, да и исполнения практически всех видов наказаний (от штрафа до лишения свободы), в том числе с учетом положений ст. 56, ч. 2 ст. 69, ст. 88 УК РФ нуждается в переосмыслении вся система («лестница») уголовных наказаний, правила их соотношения и зачета. В особенности это касается отдельных субъектов (из числа иностранных граждан, лиц без определенного места жительства, нетрудоспособных, несовершеннолетних), к которым, строго следуя закону, зачастую невозможно назначить никакой вид наказания.

В качестве иллюстрации данного тезиса, а также известной непроработанности санкций уголовно-правовых норм уместно привести ст. 3222 УК РФ. В 2013 г. была установлена ответственность за фиктивную регистрацию по месту пребывания или по месту жительства в жилом помещении, с подсудностью дела мировому судье.

За это преступление небольшой тяжести минимальная санкция превышает наказание как за незаконное пересечение государственной границы (ст. 322 УК РФ), так и за организацию незаконной миграции (ст. 3221 УК РФ – преступление средней тяжести) и составляет штраф от 100 до 500 тыс. руб. А основные субъекты преступления – не предприниматели, а малоимущие пенсионеры, для которых заплатить минимальный штраф в 5 тыс. руб. составляет проблему (а мягче наказания просто нет). Вот и приходится мировым судьям не без предложений прокуроров повсеместно назначать наказания с применением ст. 64 УК РФ – ниже низшего предела. Судебной практике уже привычно корректировать издержки законодательства, и без судейского усмотрения здесь, как видно, не обойтись.

Кроме того, в настоящее время практически полностью отсутствует правовое регулирование межотраслевых вопросов исполнения принудительных мер медицинского и воспитательного характера, иных мер уголовно-правового характера: в УИК такие нормы фрагментарны, специальные федеральные законы не разработаны, хотя при принятии УК и УИК РФ они предусматривались (см. ч. 3 ст. 97 УК РФ).

Не снимает проблемы предполагавшаяся временной ситуация, при которой по существу уголовно-правовая репрессия (помещение несовершеннолетних правонарушителей в центры временного содержания – ЦВСНП) регулируется не норами УК и УПК РФ, а законодательством сложной отраслевой принадлежности. Во всяком случае, нормальным это положение признать нельзя.

Видимо, и по этому вопросу придется ждать выражения правовой позиции Конституционного Суда РФ, как это имело место относительно возможности применения принудительных мер медицинского характера к невменяемым за деяния небольшой тяжести. Все-таки неотвратимость ответственности – это конституционный принцип. Значит, не должно быть субъектов, которым по законам РФ за совершенные преступления невозможно назначить (применить, заменить, исполнить) какое-либо наказание либо иную меру уголовно-правового характера. А такие категории «неподсудных» законом порождены, в том числе в силу новой редакции ст. 56 УК РФ, иных гуманизационных новаций. В этой части также надо восстанавливать справедливость.

6. Отдельного межотраслевого внимания доктрины и судебного толкования заслуживают уголовно-процессуальные аспекты уголовного правотворчества. Издержки в процессуальной сфере негативно влияют на качество применения материального закона, они сами по себе могут порождать угрозы юридической безопасности.

С учетом формальной усложненности и правового дуализма (англосаксонского и европейского) отечественного уголовного процесса заслуживают поддержки предложения по устранению его перегруженности, по его упрощению (не упрощенчеству). В правовой же действительности наблюдается обратная тенденция.

Уголовный процесс, его ход и возможные варианты, альтернативы его результатов должны быть понятны не только юристам, но и всем гражданам. Существующий в УПК РФ повышенный уровень процессуальных гарантий по целому ряду направлений не исключает решений ЕСПЧ в отношении России по мотивам невыполнения нами же установленных повышенных стандартов.

Практика свидетельствует о том, что целесообразна унификация стандартов и устранение ведомственных рассогласований оперативно-розыскной, уголовно-процессуальной деятельности более десяти федеральных органов предварительного расследования (под единым надзором прокуратуры).

Например, там, где есть законодательные возможности применения примирения и иных оснований освобождения от ответственности, не нужно в угоду ведомственной статистике доводить такие дела до суда. Примирение (медиация), досудебное урегулирование конфликтов – это один из трендов современной правовой политики. И не только потому, что каждый судодень дорого обходится государству.

Если нет законодательного запрета для прекращения за примирением сторон дел о двухобъектных преступлениях, то и не имеется оснований для установления каких-либо региональных запретов в этой части (следственных, прокурорских, судебных)⁵. Во всяком случае, такие административно-командные запреты не соответствуют политическим заявлениям руководства страны о приоритете досудебного урегулирования споров: не на словах, а на деле. Не основаны на законе и аналогичные «местные» запреты на рассмотрение уголовных дел в особом порядке судебного разбирательства и т. п. При этом, как свидетельствует статистика, ежегодно вопреки закону более тысячи дел в отношении несовершеннолетних рассматривается в таком упрощенном порядке.

Кстати, до 2003 г. существовала и не вызывала проблем ст. 77 УК РФ об освобождении от ответственности вследствие изменения обстановки – за впервые совершенное преступление небольшой или средней тяжести. Сейчас эта норма помещена в ст. 801 УК РФ, и ее применение существенно ограничено, поскольку она ныне выступает основанием освобождения не от ответственности, а от наказания, т. е. только судом.

Имеются и другие резервы освобождения от ответственности на досудебных стадиях, в том числе в силу малозначительности, привлечения к административной ответственности, частичной декриминализации, предстоящей амнистии.

В настоящее время проходит необходимые стадии законопроект о повышении размера как криминообразующего признака простых, т. е. неквалифицированных, хищений (до 2,5 тыс. руб.), который сейчас в соответствии со ст. 7.27 КоАП РФ составляет одну тысячу рублей.

Некоторые другие уголовные проступки небольшой тяжести (за которые по закону нельзя назначить лишение свободы) также возможно перевести в разряд административных правонарушений, сокращая УК РФ и уголовно-процессуальную подсудность. Это тем более уместно в свете расширяющихся полномочий административного судопроизводства и ожидаемого Кодекса административного судопроизводства.

В связи с этим требует обсуждения вопрос о допустимости и значении административной преюдиции для привлечения к уголовной ответственности и о судьбе неоднократности в качестве вида множественности и квалифицирующего признака преступлений. Как известно, при принятии УК РФ законодатель отказался от административной преюдиции, которая в настоящее время возвращена в ряд составов преступлений (ст. 1511, ст. 178 УК РФ, предусматривается в некоторых законопроектах). Несмотря на исключение в 2003 г. из УК РФ положений о неоднократности, этот вид множественности реанимирован в ст. 154 и 180 УК РФ.

7. Отдельного внимания заслуживает представленность ряда уголовно-правовых вопросов в уголовно-процессуальном законодательстве, зависимость вопросов преступности и наказуемости от процессуальной формы, т. е. сложная проблема предмета правового регулирования, являвшаяся предметом рассмотрения Конституционного Суда РФ. При этом в отличие от норм УК РФ нормы УПК и УИК РФ не обладают признаками обратной силы.

До 2009 г. положения о льготных правилах назначения наказания при особом порядке судебного разбирательства содержались не в УК РФ, а в ч. 7 ст. 316 УПК РФ. Сейчас они включены в ч. 5 ст. 62 УПК РФ, но в то же время сохранены и в ч. 7 ст. 316 УПК РФ. В 2011 г. ранее существовавшие в УПК РФ императивные положения о применении ст. 65, 64 УК РФ при вердикте присяжных о снисхождении в ст. 349 УПК обоснованно редакционно изменены.

До 2013 г. дела о преступлениях против интересов службы в коммерческих и иных организациях в силу примечания к ст. 201 УК РФ и ст. 23 УПК РФ подлежали возбуждению при определенных обстоятельствах только с согласия или по заявлению такой организации. Эти процессуальные положения из УК РФ исключены.

В то же время в ст. 20 УПК РФ о видах уголовного преследования появился новый порядок возбуждения уголовных дел, а по существу применения уголовного закона, о преступлениях в сфере предпринимательской деятельности.

Полномочия суда по правильной, объективной квалификации как этих, так и других преступлений, по изменению уголовно-правовой оценки также ограничены процессуальным законом, в частности ст. 237, 246, 252 УПК РФ о пределах возвращения дела прокурору, о правах государственного обвинителя в суде и полномочиях непосредственно суда.

Учитывая это, следует обратить внимание на некоторые новационные (не альтернативные, как особые порядки или суд присяжных, а императивные) формы уголовного судопроизводства. В соответствии с правовыми позициями Конституционного Суда РФ даже по умершим обвиняемым в случае несогласия с обвинением его родственников дело подлежит судебному рассмотрению с вынесением итогового решения, поскольку только суд может признать лицо виновным в преступлении (хотя бы и посмертно).

Кроме того, исходя из аналогичных позиций Конституционного Суда РФ, расширяется непростая форма судопроизводства в порядке ст. 125 УПК РФ, по которой подлежат рассмотрению жалобы лиц, не согласных с прекращением в их отношении дел на досудебных стадиях по нереабилитирующему основанию декриминализации. Но проблема отчасти порождена законодателем и предлагаемыми новациями не устранена: УПК РФ не содержит самостоятельного процессуального основания прекращения дела ввиду декриминализации деяния. Часть 4 ст. 133 УПК РФ о реабилитации определяет, что такое основание реабилитирующим не является. В то же время ч. 2 ст. 24 УПК РФ предписывает, чтобы в таких случаях дело прекращалось ввиду отсутствия в деянии состава преступлений, а это «две большие разницы». В сложившейся ситуации представляется вынужденным, но логичным и системно-правовым такой подход: прекращать уголовное дело со ссылкой на ч. 2 ст. 24 и ч. 4 ст. 133 УПК РФ, т. е. ввиду декриминализации в качестве процессуального основания.

Аналогичные неточности законодательства порождают на практике ошибочное прекращение дел в связи с применением поощрительных примечаний к статьям Особенной части УК РФ о посткриминальном поведении субъекта преступления не по процессуальному основанию деятельного раскаяния (ч. 2 ст. 28 УПК РФ), а также ввиду отсутствия состава преступления (тоже «две большие разницы»).

Как видно, межотраслевые вопросы процессуальной формы применения материально-правовых норм об освобождении от уголовной ответственности и наказания, в том числе с учетом положений ст. 299, 302 УПК РФ о видах приговора, заслуживают самостоятельного рассмотрения.

Не облегчает, а усложняет судебную работу необходимость рассмотрения ряда взаимосвязанных вопросов в стадии исполнения приговора в различных отраслевых процедурах. К примеру, ходатайство об изменении режима административного надзора (с его нынешним местом в ГПК РФ) в связи с изданием более мягкого закона. При этом, как констатировал Конституционный Суд, административный надзор последствием уголовного наказания или повторным наказанием не является, в сферу уголовно-правовых отношений не входит, а выполняет превентивную функцию. Прежде, до 1997 г., административный надзор существовал в ИТК РСФСР и особых проблем из-за этого не возникало. Сейчас, видимо, наиболее оптимальным его местом будет Кодекс административного судопроизводства, а не ГПК РФ.

Еще один пример касается ходатайств об отсрочке или рассрочке гражданского иска по уголовному делу: иск, как известно, рассматривается по правилам ГПК РФ, но в нем отсрочки и рассрочки не предусмотрены. В то же время в порядке исполнения приговора по УПК РФ возможны отсрочка или рассрочка приговора, но применительно к определенным категориям осужденных и конкретным наказаниям.

Таким образом, постоянно приходится обращаться к взаимосвязи известной триады: материальное право – судоустройство – судопроизводство.

8. Одна из иллюстраций указанной триады связана с современной международной обстановкой и с правовым обеспечением военной безопасности государства.

До настоящего времени не криминализированы в соответствии с ч. 3 ст. 331 УК РФ воинские общественно опасные деяния военного времени и боевой обстановки, не разработаны иные составы преступлений против порядка мобилизации, обеспечения режима чрезвычайного, военного положения, военного времени. Суворовский принцип «учить войска тому, что необходимо на войне» актуален и для военной юстиции. В советский период отечественной истории юрисдикция этих органов распространялась от Кубы до Вьетнама. В связи с этим, а тем более ввиду воссоздания военных судов в Крыму принятое прежде решение о девоенизации военно-судебной подсистемы представляется преждевременным⁶.

Совершенно очевидно, что в силу норм международного права, национального законодательства только военные суды (а не суды по делам военнослужащих) всегда обладали и обладают экстерриториальностью (во всех развитых странах)⁷ и только потому вправе осуществлять юрисдикцию от имени государства за ее пределами (см., например, ч. 8 ст. 31 УПК РФ).

Впрочем, в России во все времена органы военной юстиции характеризовались удивительной «живучестью»⁸. Наверное, потому, что постоянно то бронепоезду, то БЖРК (боевому железнодорожному подвижному комплексу РВСН), как показывает жизнь, придется стоять не только на запасном пути. Это – национальная «constanta». Или вновь придется сетовать, что нас кто-то в свое время опять обманул и по этой теме?

 Один из дополнительных аргументов – существенное изменение в сторону увеличения подсудности окружных военных судов при одновременном выведения из-под юрисдикции суда присяжных дел о преступлениях террористической направленности (см. ч. 4–7 ст. 35 УПК РФ). А мотивы – это отдельная история для сведущих. Экстерриториальность как безопасность участников судебного разбирательства…

В связи с этим нельзя обойти вниманием аксцессорность (зависимость) уголовно-правовой квалификации от формы судопроизводства на примере состава терроризма.

Изменение нормы о терроризме и охват ею убийств (в том числе ч. 2 ст. 105 УК РФ) произошло не по уголовно-правовым причинам, а из необходимости обеспечить конституционность права на суд присяжных ограниченного круга субъектов, совершивших преступления против жизни, наказуемые пожизненным лишением свободы (не без предложений органов следствия, сетующих на сложности подготовки дела к рассмотрению судом с участием присяжных заседателей и, наверное, установления «объективной истины»). Что и подтвердил Конституционный Суд РФ применительно к законодательному выведению из-под юрисдикции суда присяжных, в частности, несовершеннолетних. Поэтому к проблеме недостаточной охраны безопасности человека это изменение и такая квалификация (без совокупности преступлений) отношения не имеют. Тем более, что в истории это уже было: ст. 77 УК РСФСР о бандитизме охватывала все преступления, совершенные в банде и никаких проблем в доктрине уголовного права и практике его применения не возникало. Как известно, три слова законодателя – и… тысячи книг, аргументов становятся макулатурой. И таких примеров множество.

9. В целом законотворчество в сфере уголовной юстиции не может не основываться на базовых принципах, в том числе криминализации и декриминализации, пенализации и депенализации, экономии уголовно-правовой репрессии, учета реальных возможностей исполнения правовых норм в конкретных социально-экономических условиях, включая учет их финансовой затратности и обоснованности. А обозначенные межотраслевые вопросы заслуживают дальнейшей разработки на законодательном, правоприменительном и теоретическом уровнях. То, что уже наработано, востребовано, нужно сохранять и развивать. 

Пристатейный библиографический список:

1. Военное право: Учебник / Под ред. А.В. Кудашкина, В.Г. Стрекозова. – М., 2004.
2. Военные суды в современном мире / Под ред. А.Я. Петроченкова. – М., 2006.
3. Жевлаков Э., Звечаровский И., Минская В., Наумов А., Решетова Н., Савкин А., Халиулин А. Усмотрение в уголовном праве и уголовном процессе // Уголовное право. – 2010. – № 1.
4. Замахина Т. Совет Федерации. Сенаторы хотят пересмотреть уголовную политику. Кодексы на ревизии // Российская газета. – 2013. – 19 ноября.
5. Куликов В. Правоведы предлагают избавить Уголовный кодекс от «резиновых» статей. Хорошая посадка // Российская газета. – 2014. – 21 марта.
6. Петухов Н.А. Записки военного юриста: военные суды России. – М., 2010.
7. Пудовочкин Ю.Е. Уголовно-правовые основы уголовной политики // Российское правосудие. – 2013. – № 5(85).
8. Толкаченко А. Пределы судебного усмотрения при назначении уголовного наказания // Уголовное право. – 2010. – № 4.
9. Толкаченко А.А. Основные вехи военного права // Современное состояние военного права и его влияние на безопасность Российской Федерации. Материалы конференции // Российский военно-правовой сборник. – 2004. – № 1.
10. Толкаченко А.А., Кадолко К.А. Криминология и судебная власть. К вопросу о криминологических функциях правосудия // Российский криминологический взгляд. – 2006. – № 2.

Анатолий ТОЛКАЧЕНКО, главный научный сотрудник отдела уголовно-правовых исследований Российского государственного университета правосудия, заместитель Председателя Верховного Суда РФ (в отставке), доктор юридических наук, профессор, заслуженный юрист РФ.

Источники:

1. См., напр.: Пудовочкин Ю.Е. Уголовно-правовые основы уголовной политики // Российское правосудие. 2013. № 5(85). С. 78–86 и др.
2. Замахина Т. Совет Федерации. Сенаторы хотят пересмотреть уголовную политику. Кодексы на ревизии // Российская газета. 2013. 19 ноября; Куликов В. Правоведы предлагают избавить Уголовный кодекс от «резиновых» статей. Хорошая посадка // Российская газета. 2014. 21 марта.
3. Толкаченко А.А., Кадолко К.А. Криминология и судебная власть. К вопросу о криминологических функциях правосудия // Российский криминологический взгляд. 2006. № 2.
4. См. об этом, напр.: Жевлаков Э., Звечаровский И., Минская В., Наумов А., Решетова Н., Савкин А., Халиулин А. Усмотрение в уголовном праве и уголовном процессе // Уголовное право. 2010 № 1.С. 108–113; Толкаченко А. Пределы судебного усмотрения при назначении уголовного наказания //Уголовное право. 2010. № 4. С. 58–63 и др.
5. См.: Разъяснения Пленума Верховного Суда РФ о возможности прекращения указанных дел: постановление Пленума Верховного Суда РФ от 9 декабря 2008 г. № 25 «О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с нарушением правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств, а также их неправомерным завладением без цели хищения»; постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 июня 2013 г. № 19 «О применении судами законодательства, регламентирующего основания и порядок освобождения от уголовной ответственности» // Комментарий к постановлениям Пленума Верховного Суда Российской Федерации по уголовным делам / Под ред. В.М. Лебедева. 3_е изд., перераб. и доп. М., 2014.
6. Подробнее см.: Петухов Н.А. Записки военного юриста: военные суды России. М., 2010.С. 12–13 и др.
7. Военные суды в современном мире / Под ред. А.Я. Петроченкова. М., 2006; Военное право: Учебник / Под ред. А.В. Кудашкина, В.Г Стрекозова. М., 2004.
8. Толкаченко А.А. Основные вехи военного права // Современное состояние военного права и его влияние на безопасность Российской Федерации. Материалы конференции // Российский военно-правовой сборник. 2004. №1. С. 9–12.