Фонд содействия научным исследованиям в области правового обеспечения безопасности человека

Социально-правовая и девиантологическая тематика произведений Максима Горького

(к 150-летию со дня рождения великого русского писателя)

Человек! Это — великолепно! Это звучит… гордо!
А. М. Горький

 1. Великий русский писатель Алексей Максимович Пешков (псевдоним Максим Горький) (1868-1936 гг.) – один из самых выдающихся писателей XX века не только отечественной, но и европейской, мировой литературы. [1]. Неоднократно номинированный на Нобелевскую премию по литературе (и несправедливо ее не получивший – К.Х.), Максим Горький выступил ярким продолжателем лучших традиций отечественного «реализма» в прозе. Многие годы в Советском Союзе имя писателя было прочно связано с Революциями, ленинскими идеями, построением социализма в СССР (и социалистического реализма – в литературе). Между тем, Максим Горький получил широкую известность и задолго до революции был признан и обласкан читателями и собратьями по «цеху» — в том числе такими «корифеями» русской культуры как Л.Н. Толстой и А.П. Чехов, европейскими литераторами. В публицистике последних десятилетий масштаб литературного дарования Горького отошло на «второй» план, на фоне смакования подробностей его взаимоотношений со Сталиным и другими руководителями Советской России, обсуждения более чем привилегированных бытовых условий, в которых находился писатель, вернувшийся на Родину в 1931 году. Постсоветского читателя больше интересовали «тесные связи» Горького и руководства НКВД (наркома Генриха Ягоды и других), его богатая личная жизнь, в том числе в зрелые годы (как не вспомнить блистательную авантюристку, талантливейшую Марию Закревскую-Бенкендорф-Будберг («Железной женщины»), невообразимые жизненные перипетии которой были ярко описаны не менее талантливой Ниной Берберовой). Особняком в горьковедении и «парадетективной» беллетристике стоят нескончаемые споры вокруг обстоятельств последней болезни и смерти писателя: убил ли И. Сталин (НКВД по его указанию) главного писателя страны, впрочем уже вполне доказана непродуктивность этой теории. «Нравственным упреком» звучат в публикациях ряда авторов утверждения (предположения) о том знал ли А.М. Горький о том, что на самом деле творится в ГУЛАГе, на примере ставшего легендарным рассказа о поездке писателя на Соловки и беседы там с осужденными. Не случайно отношение к Горькому и со стороны коллег «по цеху» было небеспристрастным. Многие, кто уехал в эмиграцию не простили писателю его «большевизм» и просоветский настрой. Так, жестко «прошелся» по Горькому» В.В. Набоков, отказав ему в большом таланте. Теплых слов заслужила лишь поставленная МХАТом пьеса «На дне», критическому литературному разбору был подвергнут рассказ «На плотах», передающий «сыромяжную правду» о внутрисемейных взаимоотношениях сына, его жены и отца – прелюбодея-«снохача» [2].

 Поэтому вокруг имени Горького продолжают «ломаться копья» полярных мнений: в кругу не только профессиональных литературоведов, но и историков, философов, правозащитников, прочей читающей публики. 

 Между тем, юбилейный год великого писателя вызвал новый всплеск интереса к его огромному литературному наследию. Для юриспруденции биография писателя, его творчество разных периодов – неиссякаемый источник сведений – об основных социально-правовых (политический) событиях России на протяжении более чем полувековой истории; «исследовательский материал» в части генезиса «дурных» и «хороших» поступков человека, с учетом национальных традиций. Во-многих рассказах, повестях и романах, публицистике Горького девиантологические «картинки» из жизни представителей различных слоев России занимают «главенствующие» места. Сама биография писателя – также «кладезь» девиантологических сведений и показательный пример того, как самовоспитание и самообразование «вырвали» молодого человека из околокриминального социума. По бедности после двух классов гимназии будущий писатель был вынужден оставить учебу и занимался ветошничеством. Потом — подростком «в людях» и юношей в годы своих «университетов» — брался за любой труд: «мальчик» при обувном магазине, ученик и прислуга у чертежника, посудник на пароходе, ученик в иконописной мастерской, десятник на ярмарочном строительстве, статист в театре… В периоды хождений по Руси, приходилось перебиваться поденной работой, добывать себе хлеб более-менее постоянным, но нелегким трудом, будь то должность ученика, а потом подручного пекаря в Казани, рыбака на Каспийских промыслах и т. д. Жизнь и судьба низового люда, изображённая в рассказах 1890-х гг., очерках «По Руси», автобиографической трилогии, буквально «выворочена» у А.М., как говорится, из души. [3]. И современники Горького, и многие поколения горьковедов не раз писали об автобиографичности его творчества и искали в жизни писателя лица, ставшие прототипами, и события, трансформированные в сюжет. Через творчество Горький «выстраивал» себя. 

 В кратком очерке обозначим некоторые контуры заявленной темы, посвященной изучению социально-правовой и девиантологической проблематики в творчестве (и биографии) писателя. 

 2. Творчество Горького вобрало в себя жизнь России на протяжение более полувека, а в ней — культурные, научные, социально-правовые, философские, религиозные события прошлого и настоящего. Своими учителями в художественном мастерстве Горький считал В.Г. Короленко, А.П. Чехова, Н.С. Лескова, Л.Н. Толстого. При этом к религиозно-философскому учению Толстого был резок и непримирим, считал его «лишенным поэзии, социального романтизма», самого Толстого-философа называл «упорным догматиком». Горький был близок Достоевскому способностью ставить «предельные» вопросы жизни. В европейской традиции особенно ценил Стендаля, Бальзака, Флобера.

Самыми, пожалуй, близкими, вошедшими в глубинное ядро его миропонимания, стали две традиции: физического и философского энер­гетизма (немецкий химик Вильгельм Оствальд, французский физик и философ Густав Ле Бон) и русского другого марксизма,который был представлен его друзьями и соратниками по периоду богостроительства — А. Луначарским, А. Богдановым, В. Базаровым, философски связанными с эмпириокритицизмом Авенауриса и Маха. В русской философии Горький с оговорками выделял как особо его задевавшие фигуры: В.В. Розанова и Н.Ф. Федорова.

 Горький был писателем-энциклопедистом, несмотря на отсутствие классического образования. Его библиотека, бережно хранящаяся в музее-квартире писателя в доме 6/2 по улице Малой Никитской в Москве, содержит разнообразнейшую литературу, относящуюся ко многим отраслям знаний. Достойное место в ней отведено и книгам социально-правовой, юридической направленности. В библиотеке есть произведения А.Ф. Кони, А.Н. Радищева, М.М. Сперанского, К.П. Победоносцева и многих других представителей правовой мысли; философские труды, литература на общественно-политическую тематику – собрание сочинений Маркса, Энгельса, Ленина и др. Глубоко изучая проблемы происхождения и природы государства, Горький штудировал «Анти-Дюринг» Ф. Энгельса, отдельно подчеркнув строки о роли государства как орудия господства одного класса над другим. Многократно обращаясь к теме «пьянства на Руси», Г. изучал произведения И.Г. Прыжова по истории пьянства-кабачества, нищенства, юродства. Отдельный раздел библиотеки составляет пенитенциарная литература (всего 55 книг). В этой связи следует вспомнить о поддержке писателем новаторских начинаний педагога А.С. Макаренко применительно к несовершеннолетним преступникам. Среди книг этого раздела многие изданы в лагерях ОГПУ и исправительно-трудовых колониях. Последние книги в библиотеку поступили в конце мая-начале июня 1936 года, а самой последней книгой, которую он прочел, был «Наполеон» Е.В. Тарле, слабеющей рукой писателя очень показательно отчеркнут целый абзац, посвященный полицейской системе бонапартовской империи. По-видимому, напрашивалась аналогия с полицейским режимом фашисткой Германии, разоблачению которого посвящены многие статьи Горького периода 30-х годов. [4]. 

 3. Для Горького писателя и мыслителя, вопрос о человеке — не уходящий и главный вопрос. Горький ведет речь «о достоинстве» человека. От рассказов 1890-х годов к повестям «Фома Гордеев» (1899), «Трое» (1901), «Жизнь ненужного человека» (1907), «Исповедь», (1908), вплоть до романов 1920-х гг. «Дело Артамоновых» и «Жизнь Клима Самгина» разворачивает Г. «тяжелую драму борьбы двух начал — животного и человеческого» (биологического и социального — криминологии и девиантологии), в которой перетягивает — то низшее естество человека (звериный эгоизм, сребролюбие и жадность, переходящие в скопидомство, ненасытность плоти и черствость сердца, жажда власти и злое тиранство), то высшая его природа, та, что, с точки зрения Горького, только и заслуживает название «человеческой». В рассказе «Сторожа», вошедшем, как и повесть «Мои университеты», в цикл «Автобиографические рассказы» и напечатанном в 1923 г. в журнале «Красная новь», достоевское вопрошание о человеке, о пределах его злонаправленной воли, о его непредсказуемой, выпирающей из всех рамок «широкости», достигает своего апогея. Железнодорожная станция, затерянная в глухой степи, ее обитатели, изнывающие от скуки, от изматывающей монотонности жизни, сборища в доме начальника станции с «мучительно грустными песнями», исступленной пляской, пьяными оргиями, в которых спрессованы в едкий, жестокий комок злое сладострастие, стыд и отчаяние. Совершаемая над очередной пьяной жертвой карикатурная «литургия» с кощунственными текстами, срамными жестами, циничной издевкой над тем, что духовно и нравственно дорого человеку… Примечательно, что герой-повествователь не просто рисует картинки — доискивается причин, неотступно мучит себя вопросами. «Вокруг меня мелькали люди, для которых все, чем я, жил, было чуждо, каждый из них отбрасывал свое отражение в душу мне, и в непрерывной смене этих отражений я чувствовал себя осужденным на муку понимать непонятное». Одним из главных «университетов», дающих знание о мире, открывающих путь к разумению вещей (помимо чтения умных книг), была для Горького и его героев сама жизнь — в ее конкретности и одновременно непредсказуемости, в прямоте и нелинейности, простоте и парадоксальности, нормальности и не нормальности, правде и беззаконии. Понимание законов жизни приходила в общении с босяцкой братией, с обитателями ночлежки. Тяготы черного труда ради хлеба насущного, мытарства бедняков писатель испытал на себе. 

 В художественном мире Горького сотни характеров, разнообразная галерея человеческих типов. Это и босяк («бывший человек»), и купец, и интеллигент, мещанин с пролетарием, и чудак, и утешитель, и мать, и странник, и шпион, и хулиган. В рассказах и очерках о современности («Емельян Пиляй», 1893; «Два босяка», 1894; «Челкаш», 1895; «Проходимец», 1898, «Бывшие люди», 1897 и др.) по­является у Горького тип босяка. Босяк исполнен витальной силы, внутренней свободы, не терпит никаких пут — ни в жизни, ни в мысли о ней. Соскочивший (или сброшенный судьбой) с социальной лестницы, он глубоко презирает мелкий и мелочный, скучно расчисленный порядок вещей. Горьковский босяк способен на силь­ные, поражающие поступки. «Голое человеческое я» — так спустя десятилетие отзовется Горький о бунтующих индивидуалистах эпохи романтизма, оказывающихся в одинокой пустыне. «Бывший тюремный смотритель» Лука Антонович Мартьянов, тоскующий о простоте тюремной жизни: там все было понятно, чему сле­довать, каким правилам подчиняться, а здесь, на свободе, все перепутано; дьякон, лишенный сана за пьянство: самозабвенно рассказывающий ноч­лежникам сказки собственного сочинения; пьяница учитель, пишущий в местные газеты и иногда произносящий в трактире нравственные пропо­веди собственного сочинения; циник и нигилист, бывший механик Павел Солнцев, по прозвищу Объедок. «Босяки», «бывшие люди» — один из подступов Г. к теме и образуЧеловека, который появился в 1904 г. в одноименной поэме. Основное разделение, которое Горький проводил между людьми, опре­делялось у него критерием активности. В самом общем виде это разделе­ние знаменуется двумя, противоположными типами отношения к жизни, выражаемыми человеком и мещанином. Само определение «мещанство», «мещанин» в особом расширительно-этическом значении («мещанство, как известный строй души») получило распространение еще в начале века именно через произведения Горького. В серии очерков об Америке, написанных по впечатлениям поездки 1906 г. в Новый свет («Город Желтого Дьявола», «Царство скуки», «Моb»), писатель создает символический образ этой страны как царства лжеидеала. Горький противопоставляет образ старой изверившейся Европы и молодого, активно развивающегося Нового света, но эта «новая земля» — отнюдь не «земля обетованная», это хищная цивилизация, где жизнь человека — без идеи и смысла жизни (что неизбежно ведет его к деструктивному поведению и смерти — по В. Франклу – К.Х.). Корни мещанства массово произрастают и на пространствах русского мира. В «Го­родке Окурове» (1909) и «Жизни Матвея Кожемякина» (1910) — цель­ная мещанская философия, представленная изнутри провинциального быта. Жизненное кредо окуровцев, определяющее все их поведение, сводится к пассивному принятию своей земной судьбы, преклонению перед стихийным ходом вещей, перед смертью. Глубокий разрез особого промежуточного типа, склоняющегося к мещанину интеллигента, дан Горьким в «Жизни Клима Самгина» (1925-1936). «Жизнь Клима Самгина» писалась в годы возросшего интереса писателя к идеям Н.Ф. Федорова, резкого критика торгово-промышленного уклада жизни, якобы поощряющего в человеке «животность». Главные герои рассказов Горького 1922-1925 гг., а также многочисленных этюдов, зарисовок, портретов, очерков, созданных на основе дневниковых записей и воспоминаний о встречах с реальными людьми (книга «Заметки из дневника. Воспоминания», 1923), — вовсе, не остепенившиеся мещане или «новые люди», нацеленные на изменение жизни, а озорники. В типе озорника есть явная нигилистическая подкладка: некая глубинная оскорбленность абсурдом социального бытия, выходящая в сознательное культивирование причудливых выкидонов, мелкого хулиганства, шутовства, юродства (фигуры «огнепоклонников» и поджигателей («Пожары», 1922 из «Заметок из дневника. Воспоминаний»). В этюде «Люди наедине сами с собой» писатель описывает всякие подсмотренные им нелепые, «безумные» жесты и занятия людей, выявляющие какие-то гложущие их скуку и абсурд. Горький исследует психологию провокатора («Карамора», 1923); выводит фигуру палача, а также типы убийц, причем не бытовых или идейных, революционных, а своего рода метафизических маньяков. Тихий, аккуратный, одинокий учитель чистописания оказывается, по оставшимся после его смерти записям, методичным охотником-убийцей за случайными людьми («Учитель чистописания», 1924). В рассказе «Сто­рож» (1923), где описана пьяная оргия в доме начальника станции, мысль повествователя упирается в вопрос: «Почему?» Каждая, даже самая от­талкивающая картина содержит в себе объяснение: «В их сладострастии я чувствовал примесь изощрённой мести, и казалось, что эта месть возника­ет из отчаяния, из невозможности опустошить себя, освободить отчего-то, что угнетало и уродовало их». «Теперь мне кажется, что предо мною разыгрывалась тяжелая драма борьбы двух начал — животного и человеческого: человек пытается сра­зу и навсегда удовлетворить животное в себе, освободиться от его нена­сытных требований, а оно, разрастаясь в нем, все более порабощает его», — поясняет писатель. Среди разнонаправленных траекторий, по которым движутся горьковские герои, выделяются две: траектория восхождения — с неизбежными срывами — но в конечном итоге ведущая к обретению веры и идеала, и траектория падения. Первая отчетливо проявляется, в «Автобиографической трилогии» и повести «Исповедь». Вторая — в повестях «Трое» и «Жизнь ненужного человека». Причины падения для Горького очевидны: они коренятся в изначальном презрении к человеку, утрате веры в его достоинство, тотальном господстве зла в мире людей. Илья Лунев, главный герой повести «Трое», убил старика-менялу и на деньги убитого открыл галантерейную лавку; бунт против обступающих обстоятельств у Лунева провоцирует самоубийство. В рассказе «Скуки ради» (1897) изнывающие от однообразия жизни обитатели малень­кой станции потешаются над безропотной и некрасивой кухаркой Ариной, с которой живет втайне от всех стрелочник Гомозов, и она кончает с собой, не вынеся позора и насмешек, дошедших до прямого глумления. Горький был последовательным критиком христианской пассивности и«терпение» христианской добродетелью не считал. Стреножащий волю и действие образ человека-раба писатель категорически не приемлет. Ценя свободный религиозный поиск, Горький не раз обращался к рус­скому сектантству, к феномену ереси и еретическим уклонам в христианстве, находя, возможно, в них нечто для себя близкое. Г. неоднократно подчеркивал в публицистических статьях и ре­чах, в личных беседах и письмах необходимость широкого познания России. Именно потребностью «видеть — где я живу, что за народ вокруг меня». В цикле «По Руси», «Деле Артамоновых» и «Жизни Клима Самгина» он запечатлел полифонию русского мира, разно­образие народных типов, «характеров думающих и верующих людей», бо­гатство языка низовой России — бурлаков, ремесленников, хлебопашцев, мещан, рабочих, купцов, странников, староверов, правдолюбцев, и юродивых. Один из главных мотивов очерков «По Руси» — мотив ненужного, а подчас и прямо бессмысленного расточения народных сил, горячих, живых, полнокровных, девиантного в своей основе, характера поведения — они уходят в песок, растрачиваются на мелкие делишки, топятся в пьянстве и буйстве, изматываются в бесконечных «трактирных спорах о правде»: эти споры ничем не кончаются, а лишь свидетельствуют о «безысходной, бестолковой тоске русской жизни». Впечатляюще рисует Горький судьбы «бесплодно и бессмысленно погибающих русских людей», людские трагедии, к которым приводит изломанность социальных и человеческих отношений. Этими наблюдениями Горький — и сегодня предстает перед читателем необычайно современным для России писателем: в условиях тотальной бедности значительной части нашего излишне терпеливого (и «пьющего», от безнадеги) населения на просторах великой страны.Современник Г., друг и соратник по богостроительству, интеллектуал и большевистский нарком просвещения А.В. Луначарский как-то в одной из своих статей обращал внимание, что у Горького «мы не найдём положительного героя. Сам Г. признавался, что “психически цельный” человек … кажется невозможным при наличии все более быстрого течения явлений жизни. … Мечта о “по­ложительном герое” — неосуществима…». [5]. Предложим на суд читателя еще одно суждение: у Г. девиантность (в широком проявлении термина) не безосновательно рассматривается как неотъемлемый и важный элемент (условие) существования человеческого общества. 

Окончание в следующем номере.

 Харабет К.В., Фонд содействия научным исследованиям в области правового обеспечения безопасности человека имени профессора А.А. Тер-Акопова, полковник юстиции запаса (г. Москва)