Крупнейший поэт нашего времени, литературный потомок Пушкина по тютчевской линии, он останется гордостью русской поэзии, пока жива последняя память о ней.
В.В. Набоков
Культура не живет ни в холодильниках, ни в бездейственных воспоминаниях — она в них умирает. Хранят культуру не те, которые вздыхают о прошлом, а те, кто работает для настоящего и будущего.
В.Ф. Ходасевич
I. Блистательный поэт, публицист, историк литературы и критик периода Серебряного века Владислав Фелицианович Ходасевич (1886-1937 гг.) родился в Москве 16 (28) мая 1886 года[1]. Его дед (по отцовской линии) Я.И. Ходасевич был польским дворянином, происходившим из Литвы, участником польского восстания 1830 г. Мать Ходасевича София Яковлевна была дочерью известного в свое время публициста Я. А. Брафмана (еврея по происхождению, перешедшего из иудаизма в православие и издавшего две книги — «Книга Кагала» и «Еврейские братства», — направленные против иудаизма, они помогли ему стать членом Императорского географического общества). Софья Яковлевна старалась приобщить сына к польскому языку и к зачаткам католической веры, но сын ее рано почувствовал себя русским и навсегда сохранил глубокую преданность русскому языку и культуре. Он с младых лет и до конца жизни ощущал себя глубоко русским человеком, кровно связанным с русской национальной культурой и ее историческими судьбами.
Детство Владислава Ходасевича и вся первая половина его жизни до 1920 г. неразрывно связаны с златоглавой Москвой. Здесь после раннего увлечения балетом и драматическим театром совершается его поэтическое становление; первые стихи он написал шести лет, зимой 1892-1893 гг., еще до гимназии. В Третьей московской гимназии, куда будущий поэт поступил в 1896 г., оказавшись в одном классе с А. Я. Брюсовым — братом уже известного в то время «мэтра» русского символизма, поэтические опыты продолжились. По окончании гимназии Ходасевич с 1904 г. слушает лекции на юридическом факультете Московского университета. Но вскоре, в 1905 г., студент переводится на историко-филологический факультет, затем — из-за безденежья – покидает его. Позднее, осенью 1910 г., юноша предпринимает попытку восстановиться на юридическом факультете. Но через год забирает из университета документы, окончательно решив избрать трудную жизнь писателя-профессионала, живущего литературным заработком поэта, критика и переводчика.
Жизнь Ходасевича в эти и последующие (1906-1910 гг.) годы носит в значительной мере богемный, «безалаберный» характер: «он много пьет и страстно увлекается игрой в карты». Впоследствии Ходасевич писал о своем «болезненном» увлечении картами, сохранившемся до конца жизни: «…азартная игра совершенно подобна поэзии, требует одновременно вдохновения и мастерства».
Грозные события Февральской и Октябрьской революций Ходасевич пережил в Москве. С Октябрьской революцией он вначале, подобно Блоку, связывает серьезные надежды. «Верю и знаю, что нынешняя лихорадка России на пользу… Будет у нас честная трудовая страна, страна умных людей, ибо умен только тот, кто трудится», — пишет он 15 декабря 1917 г. своему другу.
В следующие годы на Ходасевича обрушились голод и нужда — сначала в послереволюционной Москве, а затем в Петрограде, куда он перебрался с женой в начале 1921 г. В Москве Ходасевич работает в театрально-музыкальной секции Московского совета, затем — в театральном отделе Наркомпроса (ТЕО), читает лекции о Пушкине в московском Пролеткульте, работает в издательстве «Всемирная литература». Весь этот период жизни Ходасевича описан в его позднейших воспоминаниях «Законодатель», «Пролеткульт», «Книжная лавка», «Белый коридор», «Здравница» и др. Переехав в Петроград, Ходасевич поселяется в «Доме искусств», где ютилась в первые послереволюционные годы петроградская литературно-художественная интеллигенция (этому периоду жизни поэта посвящен мемуарный очерк «Дом искусства» и ряд других страниц его литературных воспоминаний).
22 июня 1922 г. Ходасевич вместе с поэтессой, блистательной Ниной Берберовой, ставшей его гражданской женой, покидает Россию. Через Ригу они направляются в Берлин. Как позднее выяснилось, отъезд Ходасевича предупредил его готовившееся изгнание: имя его было включено в список тех видных представителей дореволюционной русской интеллигенции, которые уже осенью 1922 г. были высланы из России.
Оказавшись в Берлине, Ходасевич пишет Максиму Горькому, который уговорил поэта поселиться в городке Саарове, где они в постоянном общении и прожили до середины лета 1923 г. В ноябре того же года Ходасевичи и Горький снова съехались в Праге, откуда переехали в Мариенбад. В марте 1924 г. Ходасевич и Берберова направились в Италию — в Венецию, Рим и Турин, затем в августе перебрались в Париж, а оттуда в Лондон и Белфаст (в Ирландии). Наконец, в начале октября того же года они вернулись в Италию и в Сорренто прожили вместе с Горьким на его вилле «II Sorito» до апреля 1925 г., — когда Ходасевич и Горький расстались навсегда. В письмах 1922 — 1925 гг. Горький многократно высоко отзывается о таланте Ходасевича, называет его «поэтом-классиком», «лучшим поэтом современной России», который «пишет совершенно изумительные стихи». 1922 — 1923 гг. — также и годы апогея дружбы Ходасевича и А. Белого, который в это время, подобно Ходасевичу, принадлежал к обитателям «русского Берлина», однако в 1923 г. между ними происходит творческий и личностный разрыв. Подробно о своей дружбе и разрыве с М. Горьким и А. Белым и о причинах этого разрыва Ходасевич рассказал в воспоминаниях, вошедших в книгу «Некрополь». Основной причиной разрыва было возвращение А. Белого в Россию и не желание Горького признать свое тогдашнее фактическое положение эмигранта, надежды его, укреплявшиеся Е.П. Пешковой и М.И. Будберг, на возможное примирение с официальной советской общественностью, с которой Ходасевич к этому времени окончательно порвал. Приняв в 1917 г. Октябрь и сравнительно легко примирившись с лишениями, выпавшими на его долю в эпоху военного коммунизма, Ходасевич резко отрицательно отнесся к НЭПу. Он одним из первых эмигрантов своевременно распознал ложь и лицемерие надвигавшейся сталинской диктатуры.
С апреля 1925 г. Ходасевич и Берберова прочно обосновываются в Париже. Поэт сотрудничает здесь в газетах «Дни», «Последние новости» и «Возрождение», а также в журнале «Современные записки», выступая качестве литературного критика и рецензента. Расставшись с Берберовой, в 1933 г. он женится на племяннице Марка Алданова О.Б. Марголиной (в годы Второй мировой войны погибшей после смерти Ходасевича в нацистском концентрационном лагере). В последние годы жизни Ходасевич тяжело болеет, скончавшись от рака в возрасте 53 лет 14 июня 1939 г. в одной из парижских клиник. Похоронен русский литератор на Бийянкурском кладбище.
II. Неотъемлемым свойством настоящего художника Ходасевич считал «смелость» и «независимость», равно как и «тот проницательный реализм, без которого нет и не может быть истинного художества». Еще в 1922 г., до отъезда поэта из России, в Петрограде вышли в свет две небольшие книжки Ходасевича-прозаика — сказки «Загадки» и «Статьи о русской поэзии» (со статьями о Е.П. Ростопчиной, Державине и Пушкине). Ходасевич собирался написать исторический очерк о Павле I, в связи с пробудившимся в России накануне Первой мировой войны новым интересом к личности убитого императора и попыткам исторической переоценки его царствования, а также его международной и внутренней (антидворянский характер настроений Павла) политики, а вместе с тем и нарисовать потрет «Гамлета» на фоне общей картины государственной жизни России конца XVIII — начала XIX века. Книга о Павле – русском «Гамлете» осталась незаконченной, — она была отодвинута в сторону тяжелой болезнью автора, событиями войны, а также другими — поэтическими и историко-литературными — замыслами поэта. Но сначала 20-х годов интерес Ходасевича к прозе постоянно возрастает. Вначале он задумывает цикл работ, посвященных Пушкину и его эпохе. Но затем — после отъезда в Берлин — Ходасевич постепенно отдается в основном, наряду с поэтическим творчеством, работе критика и рецензента. Лишь в 1922 г. он возвращается к крупным прозаическим замыслам. В 1925-1926 гг. определяется вторая основная линия творчества Ходасевича-прозаика — автобиографическая и мемуарная. Итоги ее подведены в последней изданной им при жизни книге «Некрополь» (Брюссель, 1939). Ценнейшим дополнением к ней служат многие лучшие образцы его автобиографической и мемуарной эссеистики.
Ш. Зародыши «проницательного реализма», свойственного вообще русской литературе, Ходасевич отметил в своем фундаментальном исследовании о Гаврииле Романовиче Державине (1743-1816 гг. ), которого (как и А.С.Пушкина) считал основоположником глубоко реалистической по своему духу русской поэзии и назвал «родоначальником русского реализма»: «…он первый дерзнул видеть мир по-своему и изображать его таким, каким видел, и первый, если не понял, то почувствовал, что поэзия должна отвечать реальным запросам человеческого духа». «…значение «Фелицы» в истории русской литературы огромно: с нее (или почти с нее) пошел русский реалистический жанр, этим она способствовала даже развитию русского романа». Замечательная книга Ходасевича «Державин» (1929-1931 гг.) стала одним из шедевров русской исторической и документально-художественной прозы XX века [2].
Гавриил Романович Державин в книге Ходасевича не только поэт, но и человек действия, прямой и несгибаемо честный, смелый, решительный и энергичный, упорный в труде и в достижении цели. Завоевав признание самой императрицы Екатерины, он остается твердо приверженным прирожденной внутренней честности и прямоте своей натуры. Поэтому за каждым взлетом его придворной карьеры — при Екатерине, Павле и Александре I — неизбежно следует конфликт между поэтом и монархом, заканчивающийся очередной отставкой и потерей положения «главного поэта при дворе». В результате личность и поэзия Державина предстают в книге в подлинной их исторической сложности и многомерности. Великий одописец, прославивший Фелицу и громогласно воспевший победы Румянцева, Потемкина и Суворова, Державин остается до конца смелым сатириком — разоблачителем жизни екатерининского двора, любителем покоя и независимости, певцом гражданской смелости и достоинства. Воспевая пышность и великолепие земной жизни, естественно и непринужденно отдаваясь всем ее печалям и радостям, он постоянно глубоко ощущает ее краткотечность, непрочность человеческого бытия перед лицом вечности.
Несомненен в книге автобиографический подтекст. Автор (Ходасевич) любит своего героя, ощущает глубоко-жизненное сродство с ним. Богемная жизнь молодого Державина, его юношеское увлечение картами, его трудный путь человеческого и поэтического становления среди внутренне чуждого ему мира — провинциального и столичного, — все это черты жизни и поэзии не только Державина, но и самого Владислава Ходасевича. Однако этот автобиографический подтекст книги остается скрытым, неявным для читателя. Он не мешает общему объективному эпическому тону повествования.
Одна из наиболее привлекательных черт главной книги Ходасевича — социологичность, трезвость и непредвзятость авторской интерпретации исторических лиц и событий. В ней полностью отсутствует то элегическое любование старой, патриархальной Русью, которое придает многим книгам писателей Русского зарубежья 20-30-х годов оттенок умиленности и слащавости. Россия XVIII века в изображении Ходасевича — страна острых, непримиримых внутренних противоречий — социальных, политических и нравственно-психологических. Крупными и резкими мазками рисует Ходасевич события «пугачевщины» (следуя при этом в описании военных действий обеих сторон за автором «Истории Пугачева» и «Капитанской дочки»), царские фигуры Екатерины и Павла, образы екатерининских фаворитов и нравы русской бюрократии XVIII века с ее взяточничеством, постоянной борьбой за неправедное обогащение и стремление поживиться государственными благами за счет слабых и обездоленных. Лишь когда автор переходит к своему главному герою и к таким важнейшим моментам его творческой биографии, как создание од, в процессе которых Державин впервые обретет свой неповторимый поэтический голос («Бог», стихотворения «Властителям и Судиям», «Русским девушкам», «Жизнь Званская», «Лебедь», «Памятник», «Река времен») господствующий в книге эпический тон сменяет высокое и вдохновенное лирическое волнение. Причем и в жизни, и в стихотворениях Державина автор особенно акцентирует естественность, прямоту, стойкость, всепобеждающую силу добра, правды, несгибаемой силы человеческого духа над неблагодарностью и злом. Остановимся на некоторых характеристиках Державина и перипетиях его юридической биографии, изложенных Ходасавичем.
Державин был убежден, что система, в которой он совершил такое восхождение, была сама по себе разумной и прочной. «Другое дело», что отдельные лица в этой системе преднамеренно препятствовали ее правильной работе. Державину рано довелось повстречаться с такими людьми. Вскоре после смерти отца будущего министра юстиции соседи-помещики не преминули прибрать к рукам часть отцовского имения, а на других землях построили мельницы, затопив луга. Он помнил, как с матерью мыкался по канцеляриям, часами высиживая в сенях, тщетно доискиваясь правосудия. «Такое страдание матери от неправосудия вечно осталось запечатленным на его сердце», — писал он о себе в третьем лице. Державин привнес «дух возмездия» в ведшуюся им в продолжение всей жизни борьбу против тех, кто был в его глазах виновниками несправедливости. Он считал себя лично ответственным за то, чтобы заставить их осознать заблуждение и добиться их наказания. Вступив на гражданскую службу в 1778 г. в возрасте 35 лет, он продолжал считать себя воином, ведущим битву за утверждение справедливости в администрации. Позднее он сочинил эпитафию для самого себя: Здесь лежит Державин, который поддерживал правосудие; // но, подавленный неправдою, пал защищая законы».
С точки зрения Державина (разделявшегося и Ходасевичем — К.Х.), хорошего судью отличали прежде всего нравственные качества. Образцовый судья должен быть честен и предан Закону, он нелицеприятен и неподкупен. В стихотворении «Праведный судия», в основе которого лежит 100-й псалом, он описал достоинства, которые всеми силами старался в себе выработать. Он будет вместе с «правдивыми, честными, благонравными», а «лжецы, мздоимцы, гордецы изженутся / В дальнейшие земны концы, / Иль казнь повергнет их во гроб». Хороший судья («Похвала за правосудие», 1798 г.) неприступен ни для дружеских просьб, ни для посулов наград и прочих благ; он, «здоровья не щадя, сквозь ночи / Просиживал за грудой книг». Закон ясен, судья должен изучить его и стараться преодолеть все препоны к его беспристрастному применению. Он должен достичь богоподобного нелицеприятия («Себя во ближнем осуждая, / Был вкупе человек и Бог…»).
Хотя для продвижения по службе Державин подчас прибегал к лести и интригам, он оставался предан своей вере в закон. Современники уважали его за честность и нелицеприятие; он часто избирался совестным судьей для посредничества в тяжбах. Суворов называл его Аристидом. Как тонко заметил Ходасевич, служение закону превратилось для Державина чуть ли не в религию. Та самоуверенность, с которой он держал себя праведником и законником, рождала бурное противодействие, негодование и интриги везде, куда бы он ни получал новое назначение.
Никто, в том числе и монарх, не ускользнул от его гневной критики. Державин сравнивал правителей с богами, однако лесть была условной: монарх был достоин хвалы лишь в той мере, в какой приближался к образу божества. Монарх тоже был смертным, и его ошибки имели гораздо большие последствия, особенно в сфере правосудия. В знаменитом парафразе Псалма 81 Библии, оде «Властителям и судиям», он писал:
Цари! — я мнил: вы боги властны
Никто над вами не судья;
Но вы, как я, подобно страстны
И так же смертны, как и я.
В его поэзии монархи выступали падшими богами и к такой оценке он склонялся и в жизни. Еще меньше терпимости он проявлял к ошибкам и изъянам простых смертных. Начальники Державина по службе один за другим оказывались не на уровне его высоких требований к соблюдению закона. Первым, в ком он разочаровался, был его патрон, генерал-прокурор Александр Вяземский, которым вскоре у него испортились отношения. В награду за службу в Сенате Екатерина назначила поэта губернатором вновь образованной Олонецкой губернии, где неуживчивый «правдоруб» Гавриил Романович «не сработался» с генерал-губернатором Тутолминым, уличив его в превышении должностных полномочий. В следующем году Державин получил равнозначное назначение в Тамбовскую губернию. Используя выпавший шанс, Державин выказал себя энергичным администратором, решительно настроенным улучшить управление и повысить культурный уровень в Тамбове. Едва успев занять должность, он стал выражать недовольство губернской администрацией: «недоимки были чересчур велики, чиновники оказались невежественны и продажны». Хуже того, он не мог найти сборников законов ни в одном губернском учреждении». Для Державина начался период бюрократического противоборства с генерал-губернатором Гудовичем, в результате он был снят с должности и даже … отдан под суд в Сенате якобы за присвоение казенных средств. На встречах с Екатериной поэт и юрист со всей серьезностью пытался разъяснить ей суть монаршего долга. Он пространно доказывал ей необходимость хранить провозглашенную верность закону. Когда его доводы не трогали собеседницу, он нередко срывался на громкую брань, императрица как могла «смягчала углы» в общении со своим строптивым подчиненным.
В первые годы правления Александра I (1801-1825 гг.) Державин играл почти такую же роль, причинявшую ему почти такие же переживания. На смену «обветшалым» петровским коллегиям пришли министерства, и поэт стал первым руководителем нового ведомства — министерства юстиции (в 1802-1803 гг.). Молодой царь хотел «привести законы в должное исполнение и обуздать административные злоупотребления». В Сенате строптивый министр Державин продолжал вести наступление на то, в чем усматривал незаконные деяния, убеждал Александра сдержать данное в Манифесте о восшествии на престол обещание править «согласно законам и сердцу» его царственной бабки. К осени 1803 г. служебные отношения Державина с императором «вполне закономерно» обострились. Александр не упускал ни единой возможности оспорить канцелярские процедуры в министерстве юстиции, возглавляемом Державиным… старый поэт предпочел оставить государственную деятельность. После 1803 г. он редко бывал в Петербурге, проживая в Москве или своем новгородском имении, его не переставало угнетать сознание поражения, понесенного им в битве в защиту законности. В стихотворении «К правде» (1808 г.) он взывал: Лет шестьдесят с тобой водился, Лбом за тебя о стены бился, \\ Чтоб в верных слыть твоих слугах; Но вижу, неба дщерь прекрасна, \\ Что верность та моя напрасна: С тобой я в чистых дураках!
Как раньше его современник и ровесник А.Н. Радищев, Державин полагал, что личные достоинства должны быть реализованы в беззаветном государственном и общественном служении. Радищев, отчаявшись, добровольно ушел из жизни. Державин, пусть и сокрушаясь, оставил правительственную должность и искал самоутверждения в поэтическом творчестве, а не в самоотверженной службе, рассматривая свои творения как личный дар человечеству, залог собственного бессмертия.
После завершения своего «Державина» Ходасевич мечтал о создании фундаментальной биографии Пушкина. Однако ему удалось написать для нее лишь многочисленные разрозненные этюды. Некоторые из них посвящены и содержательно насыщены правовой проблематикой — например, тщательному изучению (одним из первых в пушкинистике — К.Х.) обстоятельств всех (!) дуэльных сражений Поэта, анализу мотивов возможной смены «политического настроения» Поэта после знаменательной встречи с новым императором Николаем в московском Чудовом монастыре в сентябре 1826 года и другие.
IV. Как отмечено выше, еще до создания книги о Державине Ходасевич обратился ко второму основному жанру своей поздней прозы — мемуарам. Определяются две основные темы автобиографической и мемуарной прозы — портреты лично знакомых и близких ему в разное время жизни деятелей русской литературы (Н. И. Петровская, В. Я. Брюсов, А. Белый, С. Есенин, М. Горький, И. Бунин, Д. Мережковский и др.) и «Москва и Петербург 1918 — 1922 годов» («Законодатель», «Пролет-культ», «Книжная палата», «Белый коридор», «Здравница», «Торговля», «Дом искусств», «Диск», «Во Пскове», «Поездка в Порхов»)[3]. Наиболее ценимые им воспоминания, входящие в первую группу, Ходасевич в последний год жизни объединил в сборник «Некрополь», рассматривая их как дань памяти ушедшим поэтам и писателям — своим современникам. Как замечал сам автор, в своих воспоминаниях он стремился не только нарисовать портреты отдельных своих знакомцев и выдающихся современников, но и передать «дух эпохи». «Некрополь» и сейчас — один из важнейших источников сведений по истории литературы Серебряного века. Круг общения Ходасевича 20-30-х годов был необычайно «пестр», включал в себя и многих известных русских юристов, переехавших в Зарубежье, прежде всего занимавшихся литературным творчеством, активных в общественно-политической жизни — от А.Ф.Керенского и В.Н. Набокова до О.О. Грузенберга и др.
Кровно связанный с воспитавшей его русской культурой предреволюционных и первых революционных лет, Владислав Ходасевич глубоко переживал трагическую судьбу, выпавшую на долю ее современников. Одни из них (В. Брюсов, А. Белый) были, как он хорошо понимал, «детьми страшных лет России», отравленными утонченным, но в то же время «смертельным соблазном декаданса», другие (так же, как сам автор «Некрополя») встретили революцию с глубокой надеждой на ее очистительную силу, но после 1921- 1922 годов разочаровались в ней, либо сгорев в огне ее разрушительного пламени (как Сергей Есенин), либо, поддавшись «утешительному обману» и надеясь (подобно Максиму Горькому) на то, что, несмотря на все трагические события, пережитые страной и народом после 1917 г., они смогут сохранить личную свободу и независимость в условиях созданной И. Сталиным государственной системы, которая была построена на «крови и костях» миллионов невинных людей и по самой своей природе не терпела независимости личности.
Автор «Некрополя» ставил Горькому «в вину» склонность тешить себя иллюзиями (несмотря на скрываемые от себя и других сомнения в реальности их осуществления) и в определенной мере возлагает на него вину за последние, по его мнению, бесславные, страницы его биографии, когда великий писатель ради соблюдения внешнего декорума своей московской жизни не только позволил Сталину и его окружению сделать из себя «марионетку», но в ряде литературных выступлений упорно восхвалял личность и деяния «вождя народов», призывая уничтожать тех, кого сталинское литературное руководство именовало «врагами страны», возлагая на них ответственность за провалы своей собственной политики.
Владислав Ходасевич ощущал себя стоящим на «распутье» между «старой» и «новой» Россией, где суровые ветры времени гонят вдаль «песок», из которого будущим поколениям суждено построить здание новой России. В этом скромном и вместе с тем гордом выражении своего литературного самосознания намечена та историческая перспектива, которую поэт и прозаик Ходасевич (прививший, по собственному выражению, «классическую розу к советскому дичку») считал необходимой для потомков при стремлении верно определить его место в истории русского поэтического Парнаса, — оценка, к которой, думается, и сегодня трудно что-нибудь прибавить или изменить. Ибо позднейшая история России подтвердила незыблемое право Ходасевича — историка литературы, поэта и прозаика — на свой памятник «на распутье» сложных путей и перепутий литературы Серебряного века. От себя добавлю — «Державин» Ходасевича достоин обязательного литературно-правового «разбора» в ВУЗах страны будущими отечественными юристами России.
ЛИТЕРАТУРА
- Фриндлер Г.М. Поэзия и проза Владислава Ходасевича // Пушкин. Достоевский. «Серебряный век». Изд.: СПб. РАН, 1995, С. 487-523; Ричард С. Уортман Первый министр юстиции Российской империи // Властители и судии. Развитие правового сознания в Императорской России. — М.: Новое литературное обозрение, 2004 г. С. 186-222. Автор использовал указанные работы при подготовке биографического очерка. См. также: Берберова Н.Н. Курсив мой: Автобиография. — М.; 1996; Зайцев Б.К. Утешение книг. Вновь о писателях: Очерки, эссе, воспоминания. – М.: БОСЛЕН, 2017; Одоевцева И.В. На берегах Невы. Издательская группа «Ленинград», 2002 г.; она же., На берегах Сены. Издательская группа «Ленинград», 2002 г.
- Ходасевич В.Ф. Державин. Со вступит статьей А.Л. Зорина. – М, «Книга», 1988. 379 с.
- Ходасевич В.Ф. Некрополь. Воспоминания. – Брюссель, 1939. – www.Az.bib.ru//h//hodasewich; он же, Книги и люди. Этюды о русской литературе. – М., АО «Московские учебники», 2002. 430 с.
Харабет К.В., председатель Фонда содействия научным исследованиям в области правового обеспечения безопасности человека имени профессора А.А. Тер-Акопова (г. Москва)